душа отступника! Инш-Халли!
― Инш-Халли!
― А если же огонь не пожрет душу отступника да не покарает его, освободить осужденного немедля!
― Немедля!
― Да возвысится святой огонь, да будет суд честным! Инш-Халли!
― Инш-Халли! Инш-Халли! Алла!
Боже мой, у меня мурашки с морозом уже устали маршировать по коже, такого точно в кино не покажут. В принципе, это было всё.
Король оборачивается к инквизитору, коротко склоняет перед ним голову, стража неуловимо теснит меня от столба, «на сцену» заступает святой батон, откуда-то позади люда раздается тревожная барабанная приглушенная дробь. Кейн Хард стучит четыре раза посохом о помост, затем делает ловкий опоясывающий круг под истеричное мычание тюбика, знает, пакость, что ему не жить уже, да как гаркнет двоящимся басом, что я мысленно грохнулась в обморок:
― Во Славу Святой Темнейшей Инквизиции, вызываю тебя, Эрик Кайло Мортель, на суд очистительного огня!
Наставляет посох на Мортеля, и весь столб вместе с телом тюбика охватывает ревущий, до самого неба, изумрудный огонь. Мамочки.
Лицо Кайло искажается, будто бы от сильнейшей боли, его нещадно трясет, а затем как-то в один миг его тело истлевает сначала до мяса, затем до костей и после — до праха, только клочки одеяния на землю опадают.
Шевелю губами:
― Отрекаюсь от тебя, парацетамол Эрик Кайло Мортель! Не жена я тебе. Ты мне никто. Пыль.
Щеку таранит подозрительное внимание инквизитора.
Огонь постепенно иссякает. К слову, никаким жженым мясом не пахнет, вообще ничем не пахло.
Кто-то визжал. Кто-то падал в обморок, и это были все не я.
Гробовое молчание разрезал мрачный голос короля:
― Суд состоялся. Высшими силами и святейшим огнем вина Эрика Мортеля доказана в полной мере, обвиненный понес наказание. Слава Огню. Слава Темнейшему.
― Слава!!!
― Расходитесь.
― Мой король! ― вякнул кто-то из толпы.
Его Величество остановился. Как и инквизитор, уже шагнувший в мою сторону.
― Ваше Величество, ― вперед, сминая в руках красный головной убор, вышел незнакомый мне мужик. ― Если уж граф оказался повинным, то во избежание пересудов, аристократия требует предать огню и леди Сьеру Мортель.
Аристократия ахнула. У меня рухнула челюсть. Мои горничные заволновались. А кейн Хард направился ко мне, вставая рядом. Король молчал задумчиво.
Народ принялся выкрикивать, что так будет правильно и всё такое.
― Ради справедливости, Ваше Величество!
― Если леди Мортель не причастна к зверствам своего мужа, то огонь оправдает её и закроет всем неверным рты!
Все уставились на меня. Исключая охрану. Король по-прежнему обдумывал дерзкую заявочку в столе заказов.
Глава 42
Нахохлившимся сычом в одной тряпке с щедрого, мать его, инквизиторского плеча марширую в пока ещё свои покои, такая, блин, Дайнерис Бурерожденная, чтоб его, драконов только и не хватает. За мной следом семенят притихшие горничные, нервно икает Суин, бедняжка, видимо, натерпелась с учиненного гребаной аристократией представления побольше меня, хотя это я предалась тому, блин, очистительному огню Комета.
И да! Как должно быть уже понятно, огню меня предали. Хорошо горела. Толпе народа только очков солнцезащитных не хватало и попкорна в руках. А это высказывание: «Инш-Халли! Инш-Халли! Алла!» — чую, ещё несколько недель будет грохотать в моих перепонках.
― Ох, моя леди, ― активизировалась Каргина, когда мы вошли в немного прохладный холл дворца. ― Моя леди, ну, зачем вы согласились на такое! Всем нормальным людям известно: вы к деяниям изувера, ну, точно не имеете никакого отношения! Вот зачем надо было соглашаться на эту страшную процедуру? А если бы вас сожгли⁈ Ой-й, бедное моё сердце. Ой-ой.
― И правда, леди, ― сквозь икоту промямлила Суин. ― Вы как выступили вперед с таким воинственным видом, да громко воскликнули, что не прочь пройти через инквизиторский огонь, я чуть с ума не сошла от страха за вас! А как кинулся к вам зверем Темнейший, за плечо вас схватил, выговаривал нечто.
― Известно что, ― ворчит Каргина, в то время как мы шагам ровно по зеленому ковру. ― Темнейшему этому только дай волю спалить кого, наверняка угрожал: если пойдете на попятную, он вас всё равно спалит!
― Ох, моя бедная миледи, что вы только натерпелись, одним богам и известно!
Меня разобрал смех. Вообще-то, Комет, напротив, шипел, чтобы я даже думать не смела на такое идти, если переводить его гневное рычание на простой лад, грозился выпороть… нежно, если осмелюсь. Ой, как вспомню, так сама щас икать начну, ха-ха. Вы бы видели его лицо, когда я не отступилась от своего слова, ещё и ему махнула пренебрежительно, чтобы свой фейерверк выпускал, даже король в лице изменился, глянув на меня с таким изумлением, будто у меня третья грудь выросла, ну, или крылья. Даже переспросил пару раз, точно ли я понимаю суть процедуры. Нет, блин.
Вошли в наши покои. Кстати, когда входили, видели, как в соседних Мортелевских вовсю шел обыск, правда, не совсем понимаю, зачем, если Мортель того, тю-тю, спекся. Хм. Если только ищут нечто очень важное, что всё равно нужно непременно найти. Так, всё, это дело кейн Харда, пусть у него голова болит.
― Ой, моя леди, ну, зачем вам всё-таки это было нужно? Не понимаю.
― Мне бы тоже это хотелось знать, ― грозной скалой вошел инквизитор. Девчонки мои мигом склонились в низких поклонах. Хмуро повернулась к Харду.
― С вашего позволения приготовлю миледи купель, ― пробормотала Каргина и, получив царственный кивок, смылась со скоростью цунами.
― Я… Я… Помогу, да! ― Суин шмыгнула за ней.
Мы с порошочком остались одни. Стоим, такие, силой зрения меряемся. Он в дорогом, чернее ночи, костюме, идет ему, заразе. Я — в его инквизиторском сане, простоволосая и наверняка немножко грязная.
― Объяснишься, Инсиль? Ты понимаешь, что могла богам душу отдать? ― приближается чеканным шагом. На месте стою, я не дичь, чтобы от него бегать. Не сейчас, по крайней мере. ― Инквизиторский огонь не прощает шуток, если бы в твоей душе было хоть зерно черноты, ты могла дорого за это заплатить, Инсиль, ― выдохнул мне в лицо костровым дыханием.
― Но не заплатила.
― Не заплатила, ― согласился, обхватывая мои запястья своими ручищами. Вот любит он всё хватать. Спасибо, что руки, а не зад. ― И очень крепко меня этим удивила, невинная Инсиль. Ответь на вопрос.
― А почему это вас так волнует, Темнейший? Ну, вошла я в огонь, тем самым, как и