Именно здесь, в одной из северных деревень, укрывшись на ночлег в холодной каморке постоялого двора, случилось то, что окончательно сломало мою теорию «коматозного бреда».

Хозяин, угрюмый мужчина с обмороженными ушами, пробормотал за ужином:

— Жена… не встает. Горит. Кашель… ледяной. — Его глаза были пусты.

Сердце сжалось. Я знала этот взгляд. Отчаяние. Я видела его в больнице у родителей безнадежных больных.

Эдгар посмотрел на меня. Вопрос висел в воздухе.

— Дочь, может, посмотришь?

Я кивнула.

В крошечной, промерзшей спаленке лежала женщина. Дыхание хриплое, прерывистое. Кожа — серо-синяя, горячая на ощупь и при этом… липкая от какого-то странного внутреннего холода. Пневмония? Но что-то еще. Что-то зловещее .

— Не знаю, чем девчонка может помочь. Но если может. Пожалуйста… Прошу…— прошептал хозяин, стоя на пороге, как приговоренный.

Я опустилась на колени, отбросив страх. Медсестра Алиса взяла верх. Я положила руки ей на грудь, закрыла глаза. И нырнула внутрь с помощью дара.

Холод. Ледяные иглы в легких. Темная, сковывающая тяжесть. И чужеродная тьма , пульсирующая где-то глубоко, подпитывающая болезнь. Проклятие? Сама Вечная Зима внутри человека?

Я собрала все тепло, какое только могла. Не игривые ручейки, как для ссадин, а мощную, жгучую реку жизни. Я направляла ее в легкие, разбивая лед, выжигая тьму. Тепло вырывалось из моих ладоней почти видимым золотым сиянием в полумраке комнаты. Я чувствовала, как оно воевало с холодом. Пот заливал мне лицо, ноги подкашивались, в висках стучало. Камень на груди пылал, как уголек.

Минуты тянулись вечно.

И вдруг — хриплый, но чистый вдох. Цвет вернулся к губам женщины. Лихорадочный блеск в глазах сменился сонной усталостью. Холод отступил, оставив лишь обычную болезненную слабость.

— Спи, — прошептала я, едва слышно, и рухнула бы, если бы Эдгар не подхватил меня.

Хозяин смотрел на жену, потом на меня. В его глазах не было радости. Только благоговейный ужас.

— Чародейка… — прошептал он. — Или… ангел?

Я не была ни тем, ни другим. Я была потерянной душой с украденным телом и опасным даром. И видя благоговейный страх и надежду в его глазах, видя синеву отступающей Зимы на лице его жены, я поняла окончательно.

Это не бред, Алиса. Это ужасающе реально. И ты здесь. И этот дар… он нужен.

Эдгар помог мне добраться до повозки. Я дрожала от истощения, но внутри горел новый огонь — осознанный, тревожный.

— Спасибо, доченька, — тихо сказал Эдгар, укрывая меня мехами. — Ты… ты настоящая героиня.

Я не ответила. Я смотрела на север, туда, где над заснеженными лесами, на фоне свинцового неба, уже вырисовывались мрачные, покрытые вечным инеем башни Эйриденхолда. Столицы Холода. Дома Принца Льда.

А черный камень, дающий мне силы, изредка тревожно холодел, будто тревожась из-за приближения к проклятию.

4 глава

Скрип полозьев по заледенелому камню сменился глухим гулом, когда наша повозка въехала под своды главных ворот Эйриденхолда. Воздух внутри стен ударил в лицо, как кулак — не просто холодный, а высасывающий тепло, пронизывающий до костей. Я втянула голову в плечи, кутаясь в шаль, но ледяные иглы все равно кольнули щеки.

— Вот она, столица, — пробормотал Эдгар, его голос был приглушен шарфом. Он правил лошадьми, напряженно вглядываясь в лабиринт заснеженных улиц. — Держись крепче, Аннализа. Тут… не как дома.

Дом. Слово вызвало острое воспоминание о солнце Вейсхольма, о запахе нагретой земли и смехе Лины. Здесь не было ни солнца, ни смеха. Здесь был иней . Он висел на всем: на острых шпилях башен, вздымающихся к серому, низкому небу; на мрачных каменных фасадах зданий, украшенных некогда изящной резьбой, а теперь скованных ледяными наплывами; даже на лицах редких прохожих, закутанных в темные, грубые ткани так, что видны были лишь усталые, напуганные глаза.

Контраст был не просто физическим. Он был душевным . В Вейсхольме жизнь била ключом, несмотря на скромность. Здесь царила подавленность. Люди двигались быстро, понуро, не глядя по сторонам, словно боялись привлечь внимание невидимых сил. Воздух гудел от тишины, прерываемой лишь скрипом саней, далеким кашлем или плачем ребенка, быстро приглушаемым. Роскошь, о которой говорилось в плане, была видна — резные деревянные балконы на некоторых домах, тяжелые двери с бронзовыми ручками, следы позолоты на гербах над воротами богатых особняков. Но все это было погребено под холодом и страхом. Изнанка роскоши — нищие, прижимающиеся к тепловым трубам, едва видным из-под снега, с пустыми глазами и синими от холода губами. Запах дорогих благовоний, доносящийся из лавок, смешивался с вонью замерзшей мостовой и отчаяния.

Эдгар свернул в торговый квартал. Улицы здесь были чуть шире, чуть оживленнее. Ларьки и лавки теснились друг к другу, пытаясь согреться. Но и здесь царствовал холод. Товары были специфическими:

Горы мехов: Шкуры белых волков, песцов, медведей. Дорогие, но необходимые для выживания. Торговцы с красными от холода лицами громко расхваливали свой товар.

Снег и лед: Удивительно, но здесь продавали чистый лед для погребов и снег для охлаждения — видимо, с окрестных гор, где он был чище городского.

Уголь и смолистые дрова: Груды черного камня и связки поленьев, источавших резкий запах смолы — главная валюта тепла.

Скудная еда: Морозоустойчивые корнеплоды, выглядевшие жалко, вяленая рыба, жесткое мясо. Фрукты с юга были диковинкой и стоили баснословно дорого. Я увидела яблоко — одно-единственное, сморщенное, выставленное как драгоценность под стеклом. Эдгар вздохнул, глядя на него.

Странные сувениры: Маленькие ледяные скульптурки замка или причудливых зверей. «На память о Вечной Зиме,» — мрачно пошутил один торговец.

Эдгар нашел скромную, но чистую гостиницу «У Замерзшего Фонтана» на окраине квартала. Пока он договаривался о комнате и разгружал часть товара (южные ткани и пряности вызывали живой, хоть и скупой интерес), я стояла у окна нашего номера на втором этаже, вглядываясь в город.

Слухи витали в ледяном воздухе, как снежинки. Их ловили обрывками:

«…Принц сегодня выезжал. Весь рынок замер, как вкопанный…» — шептали две женщины у колодца, покрытого ледяной коркой.

«…Говорят, взглядом заморозил стражника, что слишком близко подошел…» — бурчал старик, грея руки над жаровней у входа в таверну.

«…Проклятие крепчает. Из-за него. Из-за Ледяного Сердца…» — это уже испуганный шепот молодой служанки, выбиравшей жалкие коренья у торговца.

«…Жестокий. Холодный. Как сама Смерть в короне…» — обобщил кто-то невидимый.

Принц-лед. Ледяное Сердце. Эти слова звучали как проклятие