Но даже здесь, на относительно оживленной улице, царила гнетущая атмосфера. Люди спешили, сгорбившись, укутанные в темные ткани, лица скрыты воротниками и шапками. Глаза, мелькавшие из-под капюшонов, были пустыми, усталыми, настороженными. Смеха не было слышно. Даже разговоры велись шепотом, обрывочными фразами. Воздух вибрировал от подавленного страха и всеобъемлющего холода. Мой дар, как назойливое насекомое, жужжал под кожей ладоней, реагируя на каждую встреченную хромоту, на каждый надсадный кашель, на бледные щеки ребенка, которого мать тащила за руку, обернув в три слоя тряпья.

Я шла, стараясь не смотреть в глаза, не задерживать взгляд на особенно жалких фигурах, прижавшихся к едва теплым стенам домов. Рынок оказался мрачным зрелищем. Да, здесь было больше людей, больше ларьков. Но товары… Горы серых, морозоустойчивых корнеплодов, больше похожих на камни. Жесткие, темные куски вяленого мяса. Связки жесткой, как проволока, соленой рыбы. И меха. Огромное количество мехов — белые, серые, пестрые. Шкуры волков, песцов, даже медведей. Торговцы, краснолицые от холода и, вероятно, дешевого вина, громко расхваливали свой товар, их голоса звучали фальшиво-веселыми на фоне всеобщей апатии.

— Шкура песца! Не продует! Самому Принцу Льду не страшен буран! — орал один, размахивая пушистым хвостом.

— Уголь! Антрацит лучшей породы! Жарче пламени дракона! — вопил другой, стуча кулаком по черной, блестящей глыбе.

Я проходила мимо лотка с жалкими сувенирами — крошечными, грубо вырезанными изо льда фигурками замка или фантастических зверей. «Память о Вечной Зиме», — прочитала я на кривой табличке. Мрачно. Я ускорила шаг. Мне не нужны были воспоминания об этом кошмаре. Я хотела просто… отвлечься. Увидеть что-то, что не кричало бы о смерти и холоде. И тут мой взгляд упал на небольшой лоток у стены. Пожилая женщина, лицо которой напоминало высохшее яблоко, сидела на складном стульчике, закутавшись в несколько платков. Перед ней на куске темной ткани были разложены… книги. Старые, потрепанные, с потертыми кожаными корешками. И среди них — несколько потрепанных томиков с яркими, пусть и выцветшими обложками. Сказки. Легенды южных земель.

Сердце екнуло. Что-то знакомое. Что-то теплое в этом ледяном аду. Я невольно подошла ближе.

— Здравствуйте, — тихо сказала я, стараясь улыбнуться.

Женщина подняла на меня мутные глаза. Взгляд был пустым, отрешенным.

— Бери, если надо, — проскрипела она. — Дешево. За хлеб.

Я наклонилась, рассматривая книги. Одна из них, с изображением золотого солнца на синем поле, привлекла мое внимание. Я осторожно взяла ее в руки. Бумага была грубой, шершавой, пахла пылью и временем. Но внутри… Стихи. О море. О солнце. О любви. Совсем не то, что я ожидала найти здесь. Дар под кожей зашевелился слабее, успокоенный прикосновением к чему-то, не несущему явной боли. Я перелистнула страницу, и мой палец скользнул по строчкам, написанным красивым, витиеватым почерком.

'Тепло рассвета на щеке моей,

Как поцелуй забытой стороной…'

Я замерла, вдруг ощутив острое, режущее чувство тоски. По своему миру. По утреннему кофе. По шуму машин за окном. По маме. По простой, понятной жизни, где не было вечного холода, проклятых принцев и опасного дара в чужих руках. Комок подступил к горлу. Я сглотнула, пытаясь отогнать накатившие слезы. Здесь плакать было опасно — слезы мгновенно замерзали.

— Сколько? — спросила я, не поднимая головы, боясь, что голос дрогнет.

— Две медяки, — проскрипела старуха. — Или кусок хлеба. Сытный.

Я сунула руку в складной мешочек у пояса, где лежали несколько медных монет, данных Эдгаром «на всякий случай». Нашла две самых потрепанных и протянула ей.

— Держите.

Она взяла монеты, даже не взглянув, и сунула их куда-то в недра своих одежд. Я бережно завернула книжку в край шали и прижала к груди. Крошечный островок тепла в океане льда. Может, чтение перед сном… Хотя бы на минуту…

Именно в этот момент все изменилось.

Сначала это был звук. Глухой, ритмичный гул, идущий сквозь землю. Потом — нарастающий топот копыт по замерзшему камню. Громкий, резкий окрик:

— Дорогу! Дорогу Его Королевскому Высочеству!

Рынок, этот улей подавленного гула, замер. Буквально. Как будто кто-то выключил звук. Все разговоры оборвались на полуслове. Даже торговцы перестали орать. Люди застыли на месте, словно превратились в ледяные изваяния. Страх, витавший в воздухе и раньше, сгустился до физической плотности. Его можно было резать ножом. Можно было им подавиться.

Мое сердце бешено заколотилось, ударяя по ребрам. Кортеж. Принц. Предупреждение Эдгара прозвучало в голове оглушительным гонгом: «Прячься!» Я инстинктивно рванулась к стене, к нише между двумя кирпичными выступами, где уже прижалась пара перепуганных женщин. Я втиснулась туда, стараясь стать как можно меньше, слиться с камнем. Книжка вцепилась мне в грудь.

Гул копыт и скрежет полозьев по льду нарастал, заполняя внезапную тишину. Показалась голова процессии. Впереди ехали всадники в тяжелых, темных доспехах, покрытых инеем. Их лица скрывали шлемы с опущенными забралами. Они держали в руках длинные копья с черно-серебряными флажками — герб Эйридена, скованный льдом. Взгляды стражников, невидимые из-под забрал, казалось, сканировали замершую толпу, выискивая малейшую угрозу или неповиновение. От них веяло смертельным холодом и безжалостностью.

За ними двигалась огромная, массивная колесница. Она была черной, как вороново крыло, инкрустированной серебром, но сейчас серебро почти не блестело — колесница была покрыта толстым слоем инея, как будто только что выехала из ледяной пещеры. Полозья скрежетали по камню, оставляя за собой борозды из дробленого льда. Колесницу тянули четверо огромных лошадей, породы, которую я не видела раньше — массивные, с густыми, белыми, как снег, гривами и хвостами, покрытыми сосульками. Их могучие ноги ступали тяжело, пар вырывался из ноздрей густыми облаками и тут же замерзал в воздухе, осыпая землю мелкой ледяной крошкой. От самих животных и от колесницы шел видимый холод. Воздух вокруг них искрился и мерцал, как над открытой морозильной камерой.

Внутри колесницы, за высокими бортами и массивными колесами, покрытыми ледяными наростами, можно было разглядеть лишь силуэт. Высокий. Неподвижный. Закутанный в меха цвета ночи. Даже на расстоянии ощущалось исходящее от него оледенение . Не просто холод, а нечто большее — отрицание тепла, жизни. Ледяное Сердце. Слухи не лгали. От одного вида этого замерзшего величия по спине пробежали мурашки, а дыхание перехватило.

Толпа замерла еще больше, если это было возможно. Люди буквально вжимались в стены, в ларьки, отворачивали лица, стараясь не смотреть на проезжающий кортеж. Страх был осязаем. Он висел в воздухе тяжелым, ледяным покрывалом. Даже