Вокруг была скверна. Нас не часто возили к первому кругу, но я навсегда запомнила этот запах, от которого ком подкатывал к горлу. Серый туман плыл тонкими струйками, а сырая земля жадно чавкнула под моими ногами, когда я тоже выпрыгнула из кареты и пошла к дому.

— Эйдан, — позвала я.

Взгляд у него был шальной. А серый туман огибал его, не приближаясь. Словно он — пламя, разгоняющее мрак.

— Давай сделаем попону, — сказала я. — Сейчас.

Повернулась спиной к башне и раскинула руки, выпуская свой дар и укрывая несчастную землю. Скверна рванула к магии, как голодный волк к свежему мясу, а меня затрясло. Туман сочился через мой щит, а кое-где шевелилось гадкое, серое. Приглядываться не хотелось, но я видела щупальца, тонкие хоботки, изломанные линии тел. Порождения скверны впивались в мою магию, распластанную перед домом, с упоением вгрызались в нее зубами, рвали когтями. Мой дар — суть жизнь. Для скверны все равно что конфетка для ребенка.

Позади меня встал сол Гир. Его рука опустилась мне на живот, прижимая теснее, и поток магии — грозной, густой, темно-красной, как корневая кровь, — растекся поверх моего щита, выжигая всю дрянь. Мы не тренировались, но все сразу вышло как надо.

Я откинулась на крепкую грудь и выдохнула от облегчения. Волны магии, мерцающей зеленью, расходились от меня во все стороны, и я отдавала максимум, все. А иначе с корневым и не выйдет. Никаких полумер — ни в магии, ни в любви. Надо же, пять лет назад Эйдан сол Гир и правда в меня влюбился. Собирался жениться, сделал ключ… И пусть я узнала об этом с большим опозданием, но все равно было дико приятно. Мое самолюбие отряхнулось и выпрямилось точно цветок, поставленный в воду.

— Ты молодец, — похвалил меня Эйдан и поцеловал в макушку. — Можешь еще?

Я только хотела ответить, что это все, на что я способна, как ключ на моей груди нагрелся, а дом заскрипел и качнул голыми ветками, словно пытаясь мне что-то сказать.

Я хозяйка башни теперь. Я могу больше. Зелень вспыхнула ярче, накрывая исстрадавшуюся землю. Эйдан жег корневой магией поверху, уничтожая всю дрянь, что жадно вцепилась в мой щит, а я, запрокинув голову, вгляделась в черты, подсвеченные силой.

Жесткие скулы, тень щетины на подбородке, собранный и серьезный, он казался старше своих лет. Надо бы спросить у Аделины сол Гир, почему она отдала своего сына в академию на два года раньше. Впрочем, она придумала бы оправдание. Такой талантливый мальчик учился легко и играючи. А к острому уму прилагался буйный нрав, который гувернеры и наставники отчаялись укротить.

Я почти все время молчала в доме Аделины сол Гир, в бежевой гостиной, украшенной искусственными цветами, выхолощенной и безжизненной точно склеп. Потому что не верила ни единому слову. Но ведь Аделина могла и не врать. Она действительно отдала мне то письмо, сопроводив унизительной ремаркой и платой. Так ей, наверное, до смерти надоело отбиваться от поклонниц сына. Она пришла ко мне позже, чтобы убедиться, что наша связь не имела последствий, так бастарды серьезно усложняют жизнь. Хотя… Если бы Эйдан погиб в дозоре, то башня осталась бы без наследников. Разве в таком случае не лучше, если есть хоть какой-то ребенок, пусть и незаконнорожденный, но с кровью сол Гира?

— Все, — выдохнул Эйдан.

Пахло прелой травой и дымом, и это был хороший запах. Вокруг раскинулась пустошь, из которой торчали голые ветки кустов, земля подсохла и больше не казалась раскисшим болотом, а дом заскрипел и распахнул перед нами дверь.

— Это было точно как в скверне, — сказала я.

— Первый круг, — кивнул Эйдан. — Не знаю, что за ядреное колдовство, но когда я найду, кто это сделал…

Я вдруг покачнулась, и перед глазами заплясали черные мушки.

— Тебе плохо? — Эйдан обхватил меня за талию, вгляделся в глаза.

Мне и правда поплохело от внезапной догадки.

— Послушай, — прошептала я, цепляясь пальцами за его рубашку. — А что, если это — я? Те две монеты. Я швырнула их на пол, я злилась. О, я так злилась на тебя, Эйдан, что могла и проклясть! А если башня приняла меня за хозяйку… Если хозяйка проклинает свою башню, то это, наверное, просто ужасно!

Сол Гир усмехнулся и погладил меня по щеке.

— Твой дар проснулся позже, — напомнил он. — Когда ты ушла. Так? Хозяйкой на тот момент была бабушка. Нет, Малинка, как бы ты меня ни ненавидела, у тебя бы не вышло так напортачить. Да и золотые монеты никто не оставил лежать на полу. Ты видела смету, которую всучил мне банкир? Моя мать любит золото, обожает просто!

Я кивнула, вынужденно с ним соглашаясь.

— Как себя чувствуешь? — вкрадчиво спросил Эйдан, и его пальцы погладили мою шею и ниже, задержавшись на ключице. — Ты ведь выложилась полностью, да?

Я высвободилась из его объятий и пошла в башню.

— Все отлично, — заверила я. — Мой дар как будто подрос.

— Одаренки выше первого не бывает, — напомнил Эйдан, идя за мной следом. — Малин, ты побледнела.

— У меня от природы светлая кожа, — ответила я, проходя на кухню. — Хочешь чай?

И пироги здесь. Надо же, с грибами, с курицей, с вишней. Лиска расстаралась. Может, простить ее?

— Если вдруг твой резерв опустел… — не отставал Эйдан.

Дом вдруг заскрипел, дверной проем расширился, и в него забежал диванчик. Пухлый, мягкий, с обивкой в цветочек. Глаза Эйдана невольно расширились, и он попытался заслонить столь вопиюще неделикатный намек. Затем оттолкнул диван прочь, но тот застрял в дверях, цепляясь за косяк изогнутыми ножками, а я невольно рассмеялась.

— Это все дом! — воскликнул Эйдан.

— Да-да, идет за желаниями хозяина, — покивала я.

— Я бы не стал действовать так в лоб!