И действительно, все оказалось довольно быстро. Крепкий зад Святослава за пару моих вдохов покрылся сначала короткой шерстью, а потом он встал на четвереньки с длинным хриплым вздохом, перетекающим в протяжное утробное рычание. Последние секунды оборота ушли на укрупнение зверя до внушительных размеров. Я сама не замечала, что сжимаю руку Серафима с силой, наблюдая это всё. Но, когда зверь встряхнулся и медленно обернулся к нам, я прокашлялась и расслаблено вздохнула.

— Ну, как-то так, — констатировал настороженно Серафим. — Подойдешь?

— Страшно…. — прошептала я.

— Тут важно понять, что он — не зверь. Мы же не теряем рассудка в звериной ипостаси. — И он вдруг добавил с усмешкой. — Ну ты посмотри на эту скорбную рожу! Святослава ни с кем не спутать.

Я нервно хихикнула:

— Ладно, — и направилась к Святославу.

Медведь ждал. Взгляд у него и правда остался вполне узнаваемый. А когда он прорычал «Ну, как?», я прикрыла рот ладонью и восторженно обернулась к Серафиму. Тот развел руками:

— Вот видишь.

— Привет, Святослав, — пискнула я, задыхаясь от восторга. — Погладить тебя можно? Ой, прости.… — Это мы животных привыкли гладить, устанавливая контакт, а Святослав всё же — чужой мужчина для меня. — Коснуться. Я имела ввиду коснуться.

— Да погладь! — подначивал Раф позади. — Ему понравится.

Свят фыркнул, но покладисто подставил голову, и я дотронулась до его лба дрожащей рукой.

— Это не страшно, — улыбнулась победно. — Совсем не страшно!

— Пусть покатает! — предложил Серафим в шутку.

— Спасибо, Свят, — улыбнулась я и убрала руку.

Он посмотрел на меня исподлобья взглядом, по которому все было понятно без слов. Когда он вернулся к нам уже в одежде, Серафим коротко хлопнул в ладоши:

— Я бы не сделал лучше.

— С вас обоих стейк, — беззлобно проворчал Свят и потянулся к термосу. — Алён, по поводу твоего дела….

Я насторожилась.

— Если тебе вдруг будут звонить или снова придут с распоряжениями о задержании — никого не пускать и звонить сразу мне.

— Вообще-то, у неё ещё есть я, — вставил Серафим.

— А что происходит? — спросила я.

— Жанна взяла показания назад, — огорошил меня Свят. — Я так понял, что она получила поддержку от своего мужа. Видимо, рассказала ему всё, и тот принял ситуацию. Как бы то ни было, она больше не свидетель.

— А лжесвидетель, — машинально обозначила я, замирая от осознания….

Жанну муж простил. Её простили….

— Это она решит, — возразил Свят. — А вот Евстигнеевы в бешенстве.

А я — одна. Если бы не добровольное покровительство Святослава, Север меня оставил. Я тяжело сглотнула и хрипло выдавила:

— Поняла. Хорошо.

39

Всю дорогу до дома я молчала. Но меня не покидало чувство, что руки опустились. Север говорил, что не винил меня, только я всё равно чувствовала себя виноватой во всем. В гибели его пациента, в принятом когда-то страшном решении и в том, что Север не может вернуться и простить себя.

— Ты как? — поинтересовался Святослав, когда мы оказались с ним на пороге моей квартиры.

— Нормально, — поспешила заверить его я. — Справлюсь. Все и правда нормально.

— Если что, пиши. Что угодно, ладно? Грустно тебе станет или шланг для полива снова отойдёт.…

Я усмехнулась:

— Хорошо. А ты..… если найдешь Севера, дай знать, ладно?

Он задержался на мне пристальным взглядом и кивнул.

Тишина квартиры накатила и размазала. Я доплелась до оранжереи и растянулась у пруда, прямо как делал Север всё то время, пока мы были вместе. Звук журчащей воды заменил собой все, мокрое дерево подо мной остудило тело, и я прикрыла глаза. Может, мне и не нужен Север? Может, нужно как-то наладить собственную жизнь самой без никого? Потому что сейчас я словно обнаружила, насколько слаба и уязвима, не приспособлена к реальности и одинока, что едва ли могу вынести всё это.

Мне понравилось чувствовать защиту и надежные руки, которые прижимают к себе. Но….

…. этого больше нет.

Я вздохнула, тяжело поднялась и направилась в ванную.

Конец дня застал меня в кресле за очередным письмом на немой почтовый ящик.

40

Дни тянулись медленно. Настолько, что я боролся с желанием начать делать засечки на доске. Хотелось, чтобы это всё кончилось. Но, с каждым днем я лишь понимал, что мне нужно всё больше этих самых дней, чтобы продолжить….

Что? Жить? А есть ли смысл?

Есть ли смысл.…

Эта мысль посещала всё чаще.

Зачем мне это всё и дальше?

Но шагнуть в пропасть я всегда успею. Поэтому из раза в раз я решал посмотреть, что дальше. Пока я могу дышать и думать, я буду жить.

Большую часть дня я проводил в звере. Так терпеть было легче. Да и ночью нередко не возвращался домой вовсе. Я столько времени сдерживал в себе эмоции, что они казались нескончаемыми. Их было не выплакать, даже если выть всю ночь напролет и к утру упасть без ног на ступеньки крыльца.

Но, спустя несколько недель мне неожиданно стало легче, и я осознал, что оплакиваю волчонка…. Да, именно. Ни одиночество, ни потерю Алёны, а его. Не было злости, просто скорбь. Тихая, жгучая скорбь, которая, казалось, заполнила собой всё моё существо. Но стало легче. Это как вода вытекает из банки, и в ней появляется место воздуху, так и мне действительно стало проще дышать.

Спустя ещё неделю я проснулся утром в кровати, а не на ступенях крыльца, и неожиданно для себя начал обычную человеческую жизнь. Принял душ, сделал кофе, откопал в шкафу пачку сигарет и вышел на крыльцо, чтобы впервые оглядеться в округе.

Этот дом в лесу находился на территории одной из резерваций. Я построил его для себя и Алёны, когда надежда ещё была. Но последние годы почти тут не бывал. В доме было всё, что необходимо для отдыха от города, но сегодня меня устроила бы и конура. До сегодняшнего дня. Сегодня я с удобством устроился в мягком кресле на веранде и даже почувствовал вкус кофе.…

Ночью прошел дождь, и лес замер, набухший влагой. Я закурил, ощущая себя, наконец, пустым. Осталось только чувство вины. Но с