Девушка колебалась, глядя на еду. Я видела, как она сглотнула слюну при виде дымящегося рагу, как напряглись мышцы ее худого лица. Голод боролся с гордостью, и голод побеждал.

Наконец она осторожно подошла к столу и села на край скамьи, готовая вскочить при первых признаках опасности. Взяла ложку и начала есть медленно, стараясь не выдать своего голода, но я видела, как жадно она проглатывала каждый кусок.

Мы ели молча несколько минут. Я изучала свою неожиданную гостью, пытаясь понять, что привело ее в наши края. Орчанка была явно не местная, слишком уж отличалась от здешних орков. Да и одежда, и манеры говорили о том, что она много путешествовала.

— Меня зовут Мей, — сказала я, когда острота голода у обеих утихла. — Я хозяйка этой харчевни.

Девушка подняла глаза, в которых мелькнула борьба. Наконец, вздохнула.

— Тара, — коротко бросила она. — Из клана Черный Щит.

— Черный Щит? — переспросила я. — Не слышала о таком клане среди местных орков.

— Потому что мы не местные, — Тара отложила ложку и посмотрела в окно. — Мой клан живет далеко отсюда, за Дикими Землями. Там, где горы встречаются с пустыней. Мы воины.

Я осторожно кивнула, не желая прерывать рассказ.

— Прости за нескромный вопрос, но… ты сильно отличаешься от орков, которых я видела. Даже подростки среди них выглядят крупнее тебя. Это…

— Нормально? — Тара горько усмехнулась. — Да, я знаю. Самая маленькая во всем клане. Родилась такой, ничего не поделаешь.

Она тяжело вздохнула, и впервые в ее голосе появились нотки усталости.

— Мне пришлось долго доказывать всем, что я ничуть не слабее остальных. И до сих пор приходится. В клане воинов это особенно тяжело.

В ее карих глазах мелькнула боль давняя, глубокая, ставшая частью характера.

— Моя мать тоже была меньше обычных орков, но не настолько, как я. Бабушка говорила, что наш род несет в себе древнее проклятье, но и древнее благословение тоже.

Тара замолчала, видимо, решая, стоит ли продолжать. Я терпеливо ждала, интуитивно понимая, что торопить ее нельзя.

— В нашем клане есть легенда, — медленно заговорила она, глядя в пламя печи. — О временах, когда наш народ был порабощен, когда маги лишили орков их шаманов, и мы начали терять силу. Хочешь услышать?

Я кивнула, чувствуя, что прикасаюсь к чему-то важному, сокровенному.

Тара откинулась на спинку скамьи, и ее голос изменился, стал глубже, торжественнее — это был голос сказительницы, передающей древнюю мудрость.

— Внемлите, дети камня и ветра, и слушайте сказание о временах, когда Великое Заточение лежало на народе орков тяжким бременем, а сердца воинов были полны отчаяния. Триста лет жили кланы в разрозненных тюрьмах, связанных магией боли, теряя свою силу и забывая заветы предков. Еда, что привозили им люди, была гнилью, а надежда лишь горьким привкусом во рту.

Ее слова создавали в воображении картины далекого прошлого: серые стены тюрем, измученных воинов, потерявших связь со своими богами.

— Но когда тьма сгустилась до предела, а духи предков, казалось, отвернулись навсегда, Железная Гора взмолилась о спасении. И мир ответил. В самую глухую общину, в Сарготу, что стояла на краю Дикого Леса, была послана душа — не орочья, не человеческая, а иная, пришедшая из-за грани миров, чтобы зажечь пламя в угасающих очагах.

При этих словах я почувствовала странную дрожь. Душа из другого мира… Неужели я была не первой, кто переселился в чужое тело?

— Она явилась в теле слабой человеческой магички по имени Эмма, обреченной стать орудием предательства. Но судьба или сами боги — кто ныне разберет? — смешали все карты. Девушка, что должна была принести смерть, сама чуть не погибла, и очнувшись, не помнила ничего из своего прошлого, но несла в себе дар, невиданный доселе.

Мое сердце учащенно забилось. История становилась слишком знакомой.

— Ее магия была не в грозных заклинаниях и огненных шарах, нет. Её сила жила на кончиках пальцев, в тепле ее сердца, и пробуждалась она не от формул, а от искреннего желания. Она говорила с огнем, и тот танцевал, как она пожелает; она говорила с ножами, и те сами разделывали мясо; она говорила с едой, и та становилась не просто пищей, а снадобем для тела и духа.

Я сжала ложку так крепко, что костяшки пальцев побелели.

— И назвали ее орки Кухаркой, но в сердцах своих звали Душой-Поварихой, ибо готовила она не из мяса и кореньев, а из самой сути вещей — из храбрости, стойкости, надежды и ярости. Она брала мясо жутких тварей, плоть, отравленную злом, и превращала его в пищу, что дарила воинам силу предков и обостряла их чувства до предела. Похлебка Несломленного Духа, сваренная ею в ночь перед великой битвой, объединила кланы, сделав из сотен разрозненных воинов единый кулак, несокрушимый и яростный.

Голос Тары стал тише, почти шепотом, но в нем звучало благоговение.

— Но величайшее чудо она сотворила не на кухне, а в сердцах орков. Её магическая еда пробудила в юных братьях, Гроке и Зубе, давно утерянный дар шаманов. Они вновь научились слышать голос земли, говорить с деревьями и призывать на помощь духов камня. И когда пришла беда, когда несокрушимые рогопрыги обрушились на воинов, именно пробужденная ею сила позволила шаманам воззвать к Железной Горе, и гора ответила, сокрушив врага.

Тара поднялась со скамьи и подошла к окну, глядя на величественные пики Крагмор.

— Она стояла рядом с ними на вершине мира, у самого Сердца Горы, и ее дикая, стихийная магия, соединенная с древним знанием шаманов, переписала законы Великого Заточения. Тюрьма, державшая орков в рабстве триста лет, стала их несокрушимым щитом, пропуская детей земли, но отбрасывая любого врага.

Она обернулась ко мне, и в ее глазах горел странный огонь.

— Говорят, она приручила саму смерть, превратив бойню в пир. Рассказывают, будто ее голос мог заставить цвести камни, а ее взгляд заживлять раны. Вместе с мудрым магистром Адрианом, первым из магов кто стал оркам братом, она заложила основы новой нации — свободной, сильной и гордой.

Тара вернулась к столу, ее движения стали более плавными, расслабленными.

— И по сей день, когда орк-отец хочет научить сына истинной силе, он рассказывает ему не о великих воинах прошлого, а о хрупкой девушке, что пришла из ниоткуда. О Душе-Поварихе, что одним лишь желанием накормила целый народ свободой и научила их