Alice Yaretti
Академия Луминэрис: Пламя и иллюзии судьбы
Глава 1. Искры перемен
Рассвет еще не тронул весеннее небо, но кузница уже дышала жаром. Воздух гудел, как гигантский шмель, наполненный звоном молота по наковальне и шипением раскаленного металла в бочке с водой. Ария стояла у горна, ее тень плясала на стенах, словно призрак, запертый в клетке из угля и железа. Рукава рубахи были закатаны до локтей, обнажая шрамы — серебристые реки, едва заметные на светлой коже, следы искр и давних ошибок. Она раздувала меха, и угли вспыхивали алым светом, освещая лицо, на котором смешались усталость и упрямство. Капля пота скатилась по виску, исчезнув в пламени с тихим шипением.
«Отец говорил, что кузнец должен чувствовать металл, как собственное сердце», — подумала она, ударяя молотом по заготовке. Гул железа отозвался в костях, знакомый и горький. Но сердце ее билось не здесь. Оно рвалось к горизонту, где за холмами шумело море, о котором она знала лишь из полузабытых сказок матери. «Вода цвета ночного неба, соль на губах и крики чаек…»
— Опять мечтаешь, Ария? — раздался за спиной насмешливый голос.
Она обернулась. В дверях стоял Финн, ее подмастерье, с охапкой дров. Его лицо, испачканное сажей, светилось ехидством.
— Если бы мечты грели горн, мы бы уже все острова обогрели, — парировала Ария, пряча улыбку.
— Ага, а ты бы стала королевой облаков, — Финн швырнул дрова в угол. — Гарт опять придет. Слышал, он вчера в таверне хвастался, что ты ему топор за гроши перекуешь.
— Пусть хвастается. Его медяки все равно пахнут дешевым вином.
Но Финн не отступал:
— А почему не прогонишь его? Отец бы не стерпел.
— Отец мертв, — резко бросила Ария, и мальчик замолчал.
Гул шагов прервал тишину. Старый Гарт, лесник с лицом, похожим на кору дуба, швырнул на стол треснувший топор. Его запах — смесь пота, смолы и перегара — заполнил кузницу.
— Почини, девчонка. И смотри, не испорти — не то заплачу гроши.
Он плюхнулся на табурет, развалившись, будто хотел занять собой все пространство. Ария подняла топор, провела пальцем по трещине.
— Это не починка, — процедила она. — Лезвие сгнило. Нужно перековать.
— Ты что, умнее меня? — Гарт хрипло засмеялся, выплевывая жвачку табака в угол. — Отец твой хоть знал, когда язык надо держать за зубами, ты явно не в него пошла. Его голос, хриплый от презрения, заставил Арию сжать молот так, что костяшки побелели. Она вспомнила, как отец однажды выгнал Гарта, бросив ему в след: «Мое железо не для тех, кто не уважает труд!»
— А ты знаешь, когда руки надо мыть, — огрызнулась Ария. — Или твои мозги тоже проржавели?
Гарт наклонился, его дыхание обожгло ее лицо:
— Ты думаешь, ты что-то значишь? Без отца ты — мусор. Через месяц кузницу продашь за долги.
Финн шагнул вперед, сжимая кулак, но Ария остановила его взглядом.
— Мое железо не для тех, кто не уважает труд, — процитировала она слова отца, бросая топор в горн. — Заплатишь вдвойне. Или уходи.
— Тц, девчонка. Куй, заплачу.
К вечеру в кузнице она осталась одна. Как обычно, задерживаясь, чтобы побыть наедине с собой. В углу, под грудой старых подков, лежала книга в кожаном переплете с обугленными краями — единственное, что осталось от матери. На обложке, стертой временем, угадывался герб: солнце, заключенное в кольцо из пяти стихий. Ария иногда открывала ее ночами, разбирая строки на пожелтевших страницах:
«Пламя рождается в пустоте,
Ветер шепчет забытые имена,
Земля хранит тайны мертвых,
Вода помнит то, что было…»
Слова будто лились мелодией, напоминая о голосе матери, который она почти забыла. «Почему ты никогда не говорила, о чем эта книга?» — мысленно спросила Ария, сжимая страницы. Ответом был лишь скрип страниц, словно вздох. Пребывая в своих мыслях, ее выдернул слабый треск — сухой, как кость, ломающаяся под сапогом. Потом запах — не обычный дым кузницы, а сладковатый, как горелая карамель, смешанный с ароматом горящего миндаля.
Она выбежала во двор, все еще сжимая в руке клещи и на половину готовый кинжал, чье лезвие дрожало в отблесках пламени. Улица, обычно погруженная в сонную дрему, пылала. Огонь пожирал дом пряничника Майло, вырываясь из окон кровавыми языками. Искры кружились в воздухе, как обезумевшие светлячки. На втором этаже, за решеткой, мелькнуло бледное лицо Лиры — девочки, которая каждое утро приносила Арии леденцы, украденные у отца. Ее крик, тонкий и пронзительный, разрезал ночь:
— Мама!
Толпа металась, как испуганные овцы. Женщина в ночном чепце тащила ведро с водой, но пламя лишь шипело, будто смеясь над ее усилиями.
Ария, пробиваясь сквозь толпу, услышала голос кузнеца Бартоломью:
— Рубите балки! Огонь перекинется на амбар!
— Там же ребенок! — закричала Ария, хватая его за рукав.
— Мука взорвется, и все умрут! — рявкнул Бартоломью, отталкивая ее. — Не лезь не в свое дело, девчонка!
Никто не смотрел на окно, где Лира, прижав к груди тряпичного кота, билась в истерике.
*Внутренний монолог Арии: *
«Беги. Беги сейчас, пока не поздно. Ты не герой. Ты никто. Ты даже отца не смогла спасти…» Память ударила обухом: дым, крики, отец, толкающий ее в сторону из горящей повозки. «Живи!» — его последнее слово, выжженное в сознании. Но она уже бежала к дому. Рукавицы, забытые в кузнице, оставили ладони голыми. Жар бил в лицо, но она не останавливалась. Воздух внутри дома был густым, как расплавленное стекло. Ария прижала мокрую тряпку ко рту, но дым все равно пробирался в легкие, выворачивая их. Лестница рухнула, превратившись в груду углей, которые хрустели под сапогами, как снег в мороз. «Окно… через крышу», — мелькнула мысль. Она вцепилась в обугленную балку, почувствовав, как жар прожигает кожу. Металл в кузнице никогда не был таким злым.
В дыму на втором этаже Лира забилась под стол, прижимая к лицу игрушечного кота с пуговицами вместо глаз.
— Он боится огня… — всхлипнула девочка, протягивая игрушку Арии. — Возьми его, пожалуйста!
— Держи крепче, — Ария прижала Лиру к себе. — Мы вынесем его вместе.
— Мама там… внизу… — Лира задыхалась от слез.
— С ней все хорошо.
Внизу огонь взревел, поднимаясь стеной. И тут она увидела… Огонь не был хаосом. Его языки тянулись вверх, сплетаясь в узор, словно жилы в мраморе. «Как сталь под молотом…» Инстинктивно, как когда-то у наковальни, она ударила фартуком по ближайшей «нити». Пламя дрогнуло, расступившись, будто узнав хозяина. Огонь был как
