— Солнце так-то тоже звезда, — заумно замечаю я.

— Это ты моя звезда… — бормочет Христос и притягивает меня к себе поближе.

— Да? — уточняю я, широко распахивая глазки.

— Ага. Восходящая из шоу "Я переверну вашу жизнь!", — Христос надо мной подкалывает, а сам старается до моих губ дотянуться.

— Но, но, но! — отворачиваю я губки, — На работе нельзя. Твой папа против.

Христос как-то грустно вздыхает.

И тут же раздается громкое:

— Христос! Ты где там застрял? — это старший Шейгер нервничает из-за того, что сын не возвращается под бдительное родительское око.

Переживает, что мы производством внуков прямо сейчас займёмся. В геометрической прогрессии.

— Иду, пап! — отзывается Христос, но выпускать меня из цепких рук не торопится. Наоборот, начинает поглаживать мою спину сквозь ткань блузки.

— Ты ведь ко мне сегодня поедешь? — спрашивает хриплым голосом.

А у меня что-то ноги слабнут, и в голове туман. И обнять его так хочется, что…

— Христос! Куда ты провалился?! — раздается еще более раздраженный голос Александра Рихардовича.

— Иди! — высвобождаюсь из рук Христоса и провожаю его на рабочее место, — А то опять сейчас ругаться будет.

— Передай всем, что через час могут начинать собираться. Через два часа выезжаем, — сообщает мне Христос важную информацию.

— В 13 часов? — переспрашиваю я.

— Да, — подтверждает Христос и уходит к отцу.

Я некоторое время еще стою на месте, разглядывая свои пакеты, а затем оповещаю женскую часть коллектива о том, когда можно будет начинать прихорашиваться. Девушки с удовольствием откликаются и очень скоро сотрудницы начинают менять наряды, подкручивать кудри и поправлять макияж.

Я тоже не отстаю — зря я, что ли, всё это сюда принесла?

Глава 7. Люди на корпоратив собирались — мылись, брились, похмелялись…

Клара

Думаю, чем заняться в первую очередь? Смотрю на себя в зеркало и понимаю, что после утренних приключений больше всего досталось прическе. Вот с неё и начну.

Опасливо кошусь на дверь директорского кабинета. Но Александр Рихардович сам разрешил собираться, да и время подбирается к положенному. Да и… Не стоит сориться с девушками и женщинами накануне 8 Марта. Достаточно только вспомнить моего таксиста, чтобы поверить в правильность этой теории.

Поэтому отодвигаю всё меня беспокоящее и берусь за приведение в порядок своих любимых волосиков — смачиваю, прыскаю, расчесываю, взлохмачиваю и, наконец-то, вооружаюсь феном…

Что вам хочу сказать — трудно быть женщиной. А красивой женщиной быть еще труднее…

Я укладываю половину головы. Левую.

А дальше начинается очередная свистопляска.

Дверь приемной со стороны коридора распахивается и через порог падает… наш партнер Егор Богданович Вольский. Аккурат на четвереньки. И интересно так падает — ноги, согнутые в коленях, остаются в коридоре, руки, выпрямленные в локтях, попадают в мою приемную.

— Ах ты ж, твою мать… — выдаёт партнёр, провожая глазами бутылку из-под чего-то с надписью на английском и еще частично наполненную этим самым коричневого цвета.

Бутылка, не подчиняясь законам гравитации, проносится по приемной и ударяется в дверь моих двух генеральных директоров. Что-то я не до конца разобралась в их должностном положении.

Но этого всего оказывается мало.

Потому что Александр Рихардович, привлеченный шумом, открывает-таки дверь своего кабинета, а открывается она в приемную, и тем самым отфутболивает бутылку обратно к её владельцу, который, несмотря на своё состояние, а, может быть, и благодаря ему, не дает ей отправиться в межгалактическое путешествие и ловит её ладонью.

Только вот сам не особо подчиняется законам гравитации. И клюёт носом в ковер.

Дальше — скульптурная композиция застывает на своих местах — я, стоя у своего кресла с занесенным над головой феном — выключенным, Александр Рихардович, вцепившийся в дверь, как в единственно надёжное, что еще осталось в этом мире, и, к сожалению, забывший закрыть рот, господин Вольский остаётся в том же положении, то есть уткнувшись носом в ковер.

Вытягиваю шею, ибо мне кажется, что он принимается его жевать… Закусывать, что ли собрался? Так по нему люди в обуви ходят. В уличной, между прочим.

Со своей позиции не могу рассмотреть, точно ли партнер жует ковер, или мне это лишь мерещится от переизбытка впечатлений.

Однако, поскольку никакой реакции от Александра Рихардовича не следует — он по-прежнему изображает какой-то монумент, то я говорю:

— Фуууу! — обращаясь к Вольскому. Вдруг не мерещится? Подцепит какую-нибудь инфекцию.

Громко так, выразительно получается. Больше почему-то ничего в голову не пришло.

Вольский отрывается от ковра и смотрит на меня косыми глазами, как-то странно изогнув шею. Не сломал бы. Мужик-то хороший.

— Клара Ивановна! Как вы к Егору Богдановичу обращаетесь? — отмирает старший Шейгер.

— А зачем он ковер жуёт? — оправдываюсь я.

— Что тут опять за нахрен? — появляется за спиной родителя Христос.

— Вот! — указываю пальцем свободной от фена руки на стоящего на четвереньках Вольского, — Партнер ваш изволил накушаться.

— Он же не пьёт, — неуверенно тянет Христос.

— Сег-го-дня празд-д-ник… — удается выговорить после нескольких попыток Егору Богдановичу, — Я пи-ил за-а же-ен-щин. Все-е-х.

— Ааа… Ну, если за всех, то это много пришлось. Выпить, — подвожу черту этого безобразия.

Александр Рихардович зло зыркает на меня, фен у меня включается. Вольский пугается и приходит в движение. Но почему-то упорно не желает принимать вид, приличествующий "гомо сапиенс", а перемещается на четвереньках. В сторону Александра Рихардовича.

И сбивает того с ног.

Дальше из цензурного слышится лишь:

— Ой! — разными голосами.

Выключаю фен. Христос растаскивает кучу-малу на полу.

— Тебе помочь? — спрашиваю у него.

— Нет, Клара. Просто фен больше не включай.

— Я не специально.

— Я понял уже.

Сначала Христос поднимает с пола отца, потом они вдвоём возвращают в вертикальное положение Егора Богдановича, который при этом так и не отцепляется от бутылки.

— Кхм… — нервно покашливает Александр Рихардович и говорит Вольскому, — Егор Богданович, а давайте я вас домой отвезу? Мне кажется, вам надо.

— Д-д-дом-мой? Кк-ко м-мне-е? — переспрашивает Вольский.

— Да, — подтверждает старший Шейгер пункт назначения, куда срочно надо партнёру.

— Д-д-дом-мой нне пол-лу-чит-сяяя. Я сси-р-ро-таа, — заявляет Егор Богданович.

— А если подумать? — Александр Рихардович начинает хмуриться.

Не на такой праздник он рассчитывал. Не на такой…

— Ааа! Везите! — машет рукой Вольский.

Старший Шейгер ведёт Вольского на выход. Тут появляется водитель Вольского.

С облегчением выдыхает:

— А я его обыскался…

И вдвоем — Шейгер и водитель уводят Егора Богдановича.

Мы с Христосом какое-то время молча смотрим на закрывшуюся за ними дверь приемной.

Потом я вспоминаю о более насущных вещах и интересуюсь:

— Христос, а можно я платье переодену в комнате отдыха? Не