Правда, Христос что-то там болтал про то, что тысячу раз подумает прежде, чем на мне жениться. Но он такой храбрый, пока мы вдвоем с ним не остались. А как останемся — я ему всё растолкую! И про тысячу раз, и про то, кто вообще думать будет… И про многое другое. Христос у меня живо поймет, как не прав он был.

Увлекшись праведным гневом, я забываю про Александра Рихардовича и грядущие разборки.

А мы-то уже в приёмной… И старший Шейгер дверь перед Христосом и мной распахивает! Не к добру.

Христос, однако, направляется к двери, потом, словно что-то вспомнив, оборачивается, хватает меня за руку и проталкивает в кабинет.

— Эй! Я, может, водички попить хотела! — возмущаюсь я.

Сделал он это весьма вовремя, потому что я уже разворачивалась, чтобы дать дёру…

Дверь кабинета закрывается… С тихим стуком. Как гильотина, успешно отсекшая голову.

Христос проходит в кабинет, убедившись, что пути к моему отступлению отрезаны, и сгружает всё моё добро на диван. Туда же Александр Рихардович собирается пристроить и моё платье. А вот этого не надо! Я его с такой осторожностью сюда везла.

— Отдайте! — велю я.

Прям как королева.

Которая сейчас отхватит по заднице… В этом не приходится сомневаться, потому что старший Шейгер задирает одну бровь и устремляет на меня свой сканирующий взор.

Однако платье мне отдает.

— Ну, что же, молодые люди… Я очень хочу знать, чем вы на работе занимаетесь, — нудно выговаривает он, — С друг другом вы на "ты". Разговоры у вас очень интересные — в них проскальзывает слово "невеста". В её сумке ты, сынок, ориентируешься лучше, чем в этом кабинете. Да и вообще…

Христос хмурится. И так становится на собственного отца похож, что меня охватывает несвоевременное умиление и далеко идущие планы — я ему сына рожу. Чтобы также хмурился. Представляю их всех троих в рядок — деда, отца и внука и проникновенно вздыхаю.

— А вы, Клара Ивановна! Вы же очень серьезная девушка и вдруг шашни на рабочем месте! Это как?! — тут моя идеалистическая картина будущего бьётся на тысячу осколков.

— Папа! — осаживает отца Христос, — Ты бы полегче! Ничего такого не стряслось, чтобы Клару обижать!

Ой-ёй-ёй! Милота какая! Христосушка мой за меня заступается!

— А что стряслось?! — вкрадчиво уточняет Александр Рихардович.

— Мы с Кларой встречаемся. Она — моя девушка! — гордо отвечает Христосонька.

И такое тепло у меня в груди разливается! Ааааа! Сладкий мой! Вот недаром я ему не дала зимой замерзнуть и домой привезла!

— Акх… — закашливается теперь уже Александр Рихардович.

И Христос тоже его по спине прикладывает. Так… Основательно. Хорошо, что они мне стучать не стали, а воды дали. А то бы прибили чего доброго.

— Беременная? — зачем-то спрашивает старший Шейгер, прокашлявшись.

— Нне зннаюю, — начинает заикаться и Христос.

И две пары мужских глаз одинаковой формы и расцветки устремляют на меня свои взоры.

— Почему сразу беременная? — интересуюсь я, не поспевая за мужской логикой.

Да и вообще… Мужчины — с Марса, женщины — с Венеры. Так что кто его знает, что там в головах у этих марсиан творится…

— Ну, раз замуж собралась, — снова конкретизирует Александр Рихардович.

Мы с Христосом перестаем что-то понимать. Вроде о том, что женимся, мы даже друг с другом еще не договорились.

— Пап! А ты точно хорошо себя чувствуешь? — решает выяснить сын у отца.

Глава 3. Тяжелый разговор

Клара

Александр Рихардович озирается по сторонам, потирает сначала лоб, потом грудную клетку, затем идёт к дивану, сдвигает мои пакеты в сторону и садится.

— Расчувствуешься тут с вами… — бухтит он. И прищуривается, устремляя на нас с Христосом взгляд.

Я стою рядом с младшим Шейгером и прижимаю к груди свой малиновый кофр с платьем.

— Папа! Да в чем дело-то? Мы с Кларой встречаемся — это нормально и не конец света! Она не беременна… Вроде. Женитьбу мы еще не обсуждали. Мы не так давно знакомы, — начинает объяснять Христос отцу по порядку, но сам сбивается и поворачивается в мою сторону с вопросом:

— Ты ведь не беременная, Клар?

Хорошо хоть "Крар" не сказал, а то вон у него бровь задёргалась.

— Вроде не беременная, — жму плечом я, — А если бы и была — то что? Девушка или женщина не беременна — это временно, а беременна — это тоже временно.

Что-то меня потянуло на философские умозаключения.

— Так беременная или нет? — снова подскакивает с дивана старший Шейгер.

Чем меня невероятно раздражает. Раньше он меня так из себя не выводил…

— Да сядьте вы уже! Чего вы квохчете? Нам по 25 лет! Мы предохраняемся! — и как-то всем неловко становится от моей пламенной речи. И мне самой — тоже.

— А как же Роза? — вздыхает Александр Рихардович обреченно.

Теперь бровь начинает дёргаться у меня.

— Какая ррро-зааа? Надгробная?! — рычу я, дёргая Христоса за рукав.

— Уймись, Кларочка! Дыши! — Христос внезапно гладит меня по голове. И портит мою укладку окончательно, — Папа болтает глупости, не слушай его. Ты же знаешь — я только тебя люблю!

— Правда? — уточняю я, внимательно разглядывая своего парня на предмет распознавания лжи.

— Правда, правда! — Христос кивает головой, усиливая утвердительный эффект своих слов, а после притягивает меня в свои объятия и кладет подбородок мне на макушку, — Чего ты разошлась? Это всё из-за таксиста! Это он тебя довёл, да?

С дивана раздаётся покашливание.

— Я вам не мешаю? Не? — Александр Рихардович, скрестив руки на груди, разглядывает, как мы с его сыном миримся.

— Не… Сидите, — разрешаю ему я. Ну, куда он пойдёт? Это вроде его кабинет. Был…

— А Роза — это, милая Клара, дочь наших близких друзей. Мы — их родители — так мечтали, что они с Христосом поженятся… — решает объяснить мне, недогадливой, старший Шейгер.

— Папа! — предупреждающе изрекает Христос.

— Александр Рихардович… — что-то утомил он меня, — Вы же взрослый уже и прекрасно знаете, что не все мечты сбываются…

Тихо и грустно констатирую я несправедливое устройство этого мира. Какая еще Роза? Христос — мой! Никому не отдам!

— Поэтому… — продолжаю я мягко увещевать будущего свекра в неизбежности нашего близящегося родства, — Придётся вам с женой довольствоваться моей скромной персоной.

У Александра Рихардовича приоткрывается рот.

Христос тихо хрюкает мне в макушку, но из рук меня не выпускает. Правильно делает — меня беречь надо. Я ведь тоже его люблю.

— Знаете ли что! У меня правило — никаких романов на рабочих местах! Так что —