— За проезд деньги отдайте! — жалобно просит таксист.

Глава 2. Неразбериха

Клара

Мы переглядываемся с Христосом. Отец его смотрит на нас так… Что как-то неуютненько мне становится. Я его знаю, как адекватного человека, но мало ли — единственный сын, наследник, там теперь невеста богатая припасена.

Моя буйная фантазия пускается даже не вскачь, а в такой галоп, что самой впору испугаться.

Однако ж… Если этот гад, то есть Христос, трудится на два фронта и украшает мою голову изящными рогами… То… Ревность вспыхивает в моей крови словно пламя, если поджечь бензин. Надо что-то делать, иначе сейчас рванет. И вместо корпоратива у нас будут похороны.

Александр Рихардович хмурится, переводит взгляд с меня на Христоса и обратно.

Я тоже хмурюсь.

— У тебя что — невеста есть? — прямо спрашиваю этого… Пока не буду его никак называть.

Христос закашливается, подавившись воздухом.

Не сговариваясь, мы с его папой оба припечатываем его по спине. Он едва не роняет мои пакеты.

Я взвизгиваю:

— Аккуратней! Там моё платье! И фен… И… Короче, если ты это всё уронишь — тебе не жить!

Александр Рихардович косится на меня, стоя по другой бок от собственного сына.

— Христос! Ты не хочешь мне ничего сказать? — кажется, он не рад… А жаль. Так мне нравился… Особенно из-за перспективы скорого родства с шефом.

— Да… — кряхтит Христос — ведь папа прикладывает сыночка еще раз по спине.

Христос отодвигается от него поближе ко мне. И правильно — я стучать его по спине перестала. Вдвоем с его папой этим заниматься — явный перебор. Отобьём еще чего-нибудь ему. А я замуж за него хочу.

— Что вы меня колотите?! — обретает Христос голос. И тычет в меня пальцем, — Ты! Нет у меня невесты! Если тебя не считать… Но учитывая твой характер — тысячу раз подумаешь, прежде чем на тебе жениться!

— Ах, ты! — теперь я захлебываюсь воздухом и начинаю кашлять.

— Ну, чего опять-то? Беда ты моя… — бурчит Христос, отдав все пакеты своему папе и роясь в моей сумке.

По мере этого действа нормальные по размеру глаза Александра Рихардовича делаются как бы навыкате.

Христос достает из моей сумочки небольшую бутылку с водой, откручивает крышку и подает мне.

— Пей, горе…

Я ему сейчас всё расскажу, что о нём думаю! Всё-всё! И про то, как он меня к стулу привязывал и куском индейки угрожал, и про то, как на День влюбленных с другой девушкой танцевал, и про то, как ругался, когда я ему на 23 февраля носки, трусы и парфюмерный набор подарила… И…

Вот только кашлять перестану…

— А вы, оказывается, очень близко знакомы, — делает вывод наш, видимо, уже скоро общий папа и обвиняюще смотрит на мою сумку. И добавляет, — Если уж ты знаешь, что у неё в сумке лежит.

— Заплатите мне кто-нибудь! — встревает таксист, — А то я полицию вызову!

— Не надо полицию, — отвечает ему Христос, пока я усиленно стараюсь продышаться, — Сколько девушка вам должна?

— С учетом отвалившегося колеса? — наглеет эта воровская морда.

У меня даже дыхание восстанавливается сразу.

— Чего? Какого колеса? Да ты — крохобор! Чтоб у тебя оставшиеся три поотваливались!

И вдруг… Сразу же после моих слов…

Бум… Бултых… Бамс!

С трех сторон от машины отваливаются остальные колеса… И она словно "Титаник" медленного погружается в лужу. Но лужа — не океан всё-таки, поэтому машинка не тонет.

Таксист начинает креститься и шептать.

— Чур меня! Чур! Бесовщина!

Христос отворачивается в сторону и издает подозрительные звуки. Ржёт опять?!

— Сколько я тебе денег должна?! — спрашиваю у таксиста, подперев бока кулачками.

— Ни-с-ск-сколь-ко… — заикается таксист и старается отойти от меня подальше, — Иди с богом! Да подальше!

— Но… — начинаю, было, я возражать.

— Не возьму я у вас деньги! Они проклятые! — взвизгивает теперь уже таксист.

Христос достает бумажку в пять тысяч, прилепляет её под дворник на лобовое стекло.

— Удачи, мужик! — говорит таксисту.

Затем забирает у отца всё моё имущество и командует:

— Пошли! — это, видимо, мне.

Потому что Александр Рихардович уточняет. Веско так:

— В кабинет! Мой! Оба! И живо!

Я как-то притихаю от такого тона и вопросительно смотрю на Христоса. Он кивком головы подтверждает, что нужно идти туда, куда сказано.

Ну, мы и идём.

Впереди вышагивает Александр Рихардович. Бодро так. И не скажешь, что болел долго. В руках у него почему-то остался кофр с моим платьем. Молчу. Пусть несет. Доброе дело делает. За ним также резво топает Христос, неся остальное мое имущество. Всё-всё, что было мне необходимо, чтобы достойно встретить праздник. Хотя… Может, и встречать не придётся. Что-то осерчал наш общий папа.

За ними семеню я. Девушка я миниатюрная, а они оба — их природа ростом не обделила. Короче, учитывая настрой обоих мужчин, время от времени мне приходится переходить на бег. Счастье еще, что на работу я поехала в джинсах, куртке и ботинках. Я рассчитывала переодеться по прибытии. Но тут вроде уже и не до переодеваний.

Тут вообще… Непонятно, что творится. Ох, не так я себе этот день представляла. Не так!

В здании вообще мне делается некомфортно, потому что наша процессия привлекает всеобщее внимание. Во-первых, из-за того, что после длительного перерыва собственник организации появился здесь. Все торопятся поздороваться. Приближенные к Александру Рихардовичу спрашивают, как у него дела.

Но кофр в руках у Шейгера-старшего… Он — яркий, не мужской. И я себя ругаю — нет, чтобы выбрать какой-то немаркий цвет. Все бы думали, что костюм свой начальник несет. Что такого? Так нет же — меня потянуло на самовыражение, и теперь Александр Рихардович красуется перед всем офисом с моим кофром кислотно-малиновой расцветки.

Во-вторых, мы с Христосом телепаемся за Александром Рихардовичем двумя хвостами и бесспорно тоже вызываем нездоровый интерес. У меня от любопытных взглядов, которые я постоянно ловлю на себе, как замыкающая китайскую процессию, уже уши горят. Или это меня Христос ругает? Или Александр Рихардович? Но в любом случае кабинет руководства всё ближе и ближе — словно эшафот. И всё сильнее мне хочется развернуться и сбежать. Пусть Христос сам с нашим общим папой разбирается. А когда разберётся — тогда уже и меня позовёт.

К сожалению, сбежать я не могу — я тут еще работаю, а начало рабочего дня близится с неумолимой быстротой.

Может, обойдётся всё? Ну, в конце концов, мы с Христосом — люди взрослые. Если он мне только что не соврал — то свободные. Чем папа