создается особый коридор, где стены — это просто фото на высокой выдержке у очень плохого фотографа. От мира вокруг остаются только размазанные пятна, длинные, горящие полосы, и все вокруг в блюре…Это как словить стоп на одном объекте, пока вся остальная жизнь слишком быстро убегает вперед. Это как если бы ты ослеп, но видел только одно — образ, который забыть невозможно, глаза, которые являются тебе в снах, преследуют и в реальности при особо плохих раскладах. Губы, голос…
Измайлов не изменился и стал будто бы одновременно совсем другим человеком. Я его одновременно знаю, но вместе с тем совсем нет; это в моменте так, само собой. Потом, когда я приду в себя, я буду думать по-другому, но сейчас…может быть, эта тьма ночная скрывают его тьму? И я не вижу ничего, кроме чего-то нового, неведомого ранее…
Ветер качает деревья. Самые настоящие пальмы, ходящие вокруг ходуном; и знаете? Это выглядит почти иронично, потому что мир вокруг смазался и заблюрился, но он так четко отражает то, что сейчас происходит в моей голове.
Я не могу перестать на него смотреть.
Нас разделяет расстояние. Довольно-таки большое, если честно, ведь это точно не расстояние вытянутой руки.
Мы стоим на разных балконах. Но рядом. Логика подсказывает на подсознательном уровне, что его комната — сейчас будет смешно, ха! — соседняя после моей. Замечательно, да? Если судьба есть, она, само собой, та еще сука…
Резко отворачиваюсь.
Меня шпарит.
Как на солнце смотреть без защиты — это сложно, это больно и это абсолютно точно опасно. Нельзя.
Рома тихо улыбается…
- Ты стала еще красивее, чем была. Не думал, что это возможно, а…
Вот же…сука! Как он смеет?!
Моментально отращиваю все свои шипы, смотрю на него и рычу:
- Рот свой закрой! Немедленно.
Он замолкает. Здесь по-прежнему темно, только луна свои лучи на нас направляет, как прожекторы, но! В таком свете хрен, что разглядишь. Конечно, при условии, что ты не хочешь этого видеть…
Видимо, я хочу.
Потом себя поругаю, но замечаю, как его взгляд тяжелеет, однако…в нем по-прежнему есть жадность, с которой он смотрит на меня. Как разглядывает, как дышит через раз, словно…боится? Если бы я не знала его, я бы так и подумала: он боится, и это льстит. Любой женщине польстил бы такой взгляд: словно мужчина с безумным упорством заставляет свои глаза не моргать, потому что боится, что ты исчезнешь. Как предрассветный туман. Или как призрак…
- Прости, - роняет тихо.
Я снова отворачиваюсь. Это пытка. Мысли — это пытка; ведь я не верю им, а даже если бы хотела поверить — если бы хотя бы хотела! Я не хочу! — потом это будет неизбежно больно, как в первый раз…когда ты думаешь, что у тебя есть свой мир, когда ты вкладываешь в него, когда ты в нем живешь, а потом, оказывается…все это было лишь в твоем воспаленном мозгу.
Глупая Лера…
Прикрываю глаза. Посильнее сжимаю ворот своего махрового халата, словно мне холодно; мне не холодно. Само собой. Я только изнутри мерзну уже который год. Из-за него. И знаю, что это не исправит никакая теплая одежда, хоть в сто шуб запендюрься.
Дурость…
Разумеется, это все бред. Такой бред! Реагировать так на человека, который с тобой обошелся когда-то хуже, чем с самым своим ужасным врагом. Уверена, если я выйду в сеть и запилю какой-нибудь дикий пост с подробностями нашей истории, мне у виска покрутят. Скажут, наверно: девочка, тебе дорога прямая к психологу. А лучше, моя милая, к психиатру сходи. Это ведь клиника, понимаешь? Что ты носишь в своей душе? К кому? К нему, что ли?! Забыла?! Напомнить?! Что он с тобой, как он с тобой! Сволочь такая.
Нет, я не забыла.
И вы не поверите, я бы у психолога, только, как вы можете заметить, не помогло. Меня трясет изнутри, я злюсь — на него, на себя! Нет, больше на себя. Но, знаете что еще? Что я чувствую? Отчего на мне крест смело можно поставить. Только никому не говорите, потому что в таком признаться сложно — мое сердце дрожит. Там, под глухой обороной, под тысячами пластов боли, моей брони из нее, родимой, и из злости жгучей — оно дрожит, ведь оно…радо.
Господи, хочется саму себя прибить. Пожалуй, я даже не ищу понимания, не ищу прощения, оправдания. Наоборот. Если совсем откровенно, я надеюсь, меня распнут за такие чувства, чтобы никому не повадно было. Назовут дурой, отправят на какой-нибудь остров необитаемой, чтобы не заразила остальных представительниц прекрасного пола своей…слабостью.
- Я не знал, что ты будешь здесь, - снова говорит он.
Не отводит взгляда. Я ощущаю его всем жаром по коже, всеми мурашками, всеми внутренними вибрациями. И хочется рыдать — что со мной? Все же было хорошо. Без него — все было хорошо!
- Закрой рот, - шиплю, - Не смей со мной разговаривать.
- Я понимаю… - начинает он после короткой паузы, а меня прям подрывает!
Если бы у шторма, который вот-вот накроет остров, было имя — оно было бы моим.
- Я сказала! - резко поворачиваюсь и на эмоциях шагаю ближе, - Не смей со мной разговаривать! Я не желаю слышать звук твоего голоса, не желаю…ничего, что связано с тобой! Это понятно?!
Наконец-то он отводит свои глаза и пару раз кивает. Я не замечаю, что с силой сжимаю перила из теплого дерева. Возможно, на них останутся следы от моих ногтей…
Отведи глаза.
Не могу.
Смотрю на него. Жадно пожираю образ, который когда-то так любила, и да! Да! Он изменился…
Повзрослел будто лет на двадцать. И жизни в нем будто бы поубавилось, похудел. Подкачался…
Твою мать!
Горячие образы рук его, которые теперь имеют более выраженный рельеф, заставляет вспоминать о том, как я кусала эти плечи. Как я гладила их. Как наносила дурацкую пену! И как я любила каждую черту его, каждый сантиметр…
А сейчас ненавижу.
Как же я тебя ненавижу!
- Не смей никому говорить о том, что было между нами, Измайлов!
Рома поднимает глаза. Через мгновение поворачивается ко мне лицом, теперь стоит напротив. И он слишком близко. Все еще далеко, но слишком близко; хотя...разве будет когда-нибудь достаточно? Мне было мало нескольких стран между нами, забыла?
И смотрит так…господи, как он смотрит на меня...Намного глубже, чем раньше. И...
Нет! Стоп! Никаких "и", "но", "или"! Прекрати отвлекаться!
- Никто