Запрокинув голову, громко застонала, сгорая в адреналиновом экстазе. Твоя… Всегда только твоя, Саша…

Сильная рука рванула, обжигая кожу бёдер, мои трусики вниз.

Глава 15

Среди всех мужчин, окружающих меня в жизни: станичных парней, коллег по клинике и на станции скорой помощи, просто знакомых, Саша был и остался единственным, кому я готова была подчиняться. В нём одном я чувствовала стальной внутренний стержень. Его одного не хотелось прогибать под себя, под свой характер. А он у меня был ещё тот. Упрямый, даже жёсткий. Для многих неудобный. Марк вон часто говорил, что я со своей неуёмной гордостью и твёрдостью, останусь по жизни одна, без мужа. Не всякий захочет терпеть упрямую, своевольную бабу под боком. Мужики предпочитают мягких и ласковых кошечек.

Наверное, мне стоило немного поморозить Сашу. Не подпускать так сразу. Стать целью, для достижения которой нужно попотеть. Побороться, постараться, побегать за мной. Заслужить прощение.

Но я не хотела быть целью. С самого первого дня я хотела быть его любимой женщиной. Любящей и желающей его не меньше, чем он меня. Чувствовать его нетерпеливую жажду меня и самой желать его. Засыпать рядом с ним, утомлённая после жаркого секса, и просыпаться от медленного, неспешного утром. Получать его заботу и самой заботиться о нём. Вместе растить нашу дочь. Хотела быть с ним.

Саша такой большой и сильный. Адски соскучившийся, пылкий. Я растворялась в нём. Прижалась всем телом, обхватила руками и ногами. Просто не могла остановиться. И Сашу остановить не могла. Только теснее прижималась к нему. Гладила широкую грудь и плоский живот, а Саша целовал, целовал. Мои плечи, ключицы. Сполз к груди, горячим языком обвёл напряжённый сосок. Всосал его, потеребил языком. Потом второй.

Невольно выгнулась ему навстречу, подставляя под твёрдые губы грудь, чтобы целовал, ласкал еще слаще и настойчивее.

— Саша… — впилась пальцами в сильные плечи. Едва не закричала от невозможного до боли переполняющего желания.

Одним тягучим движением сильного тела вернулся к губам. Впился, а я с наслаждением ответила. Я улетала от его напора, от граничащей с грубостью нежности.

Медленно скользя пальцами по гладкой коже, опустила руку на низ твёрдого живота, чувствуя, как мышцы мужского пресса перекатываются под моей ладонью и периодически срываются в дрожь.

— Катя…

От его частого дыхания моё собственное рвалось. Сердце сжималось и пульсировало где-то в животе.

Затянул в поцелуй, одновременно направляя в меня член. Толкнулся раз, другой, а на третьем я сорвалась в протяжный стон, и Саша, прижав меня покрепче, начал вколачиваться в моё тело. Жадно, неудержимо.

Каждое его мощное движение толкало меня всё ближе к краю. Это был ровно тот темп, который мне нравился, который быстро привёл меня к оргазму. Мощному, острому, отозвавшемуся в каждой клеточке, каждом атоме моего организма.

Наконец, все чувства, что невозможно переполняли меня, распирали до боли, взорвались, разнося в клочья реальность, вырвались криком, судорожной дрожью.

И я разрыдалась. неудержимо. Отчаянно. Освобождаясь от боли, которую терпеливо скрывала и прятала от людей, от себя самой. От тоски и обиды. От усталости быть сильной и независимой. От попыток ненавидеть мужчину, который сейчас испугано и ошарашено, гладил моё лицо, стирая с висков жгучие слёзы. Громко и горячо дышал в припухшие, солёные от слёз губы, целуя их.

— Катя, что, что? Тебе больно? Я переборщил? — тревожно заглядывал в моё лицо Саша. — Прости… Я думал… О чёрт! Я ни черта не думал… Я так хотел тебя…

Я отчаянно мотала головой, не в силах выдавить из себя ни слова, только прижималась крепче к разгорячённому, пылающему телу. И Саша понял. Сжал большими ладонями мои виски, удерживая, не давая отвернуться. Уткнулся лбом в лоб, задышал тяжело, рвано, словно сдерживая рвущиеся рыдания.

— Катенька, Катюша… С трудом, глотая буквы, простонал в губы. — Люблю тебя. Прости ты меня, дурака. За всё. Я во всём виноват. Перед тобой, перед дочкой.

Глава 16

Круглая луна с любопытством заглядывала в окно, поливала наши сплетённые тела приглушенным желтоватым светом.

— Ты моя, Кать. Только моя. — Сашина ладонь задумчиво блуждала по моему телу. По плечам, спине, попе. — Я был первым твоим мужчиной и им и останусь. Этого не изменить уже. Я твой, а ты моя.

— Первая? — я насмешливо хмыкнула в мускулистое предплечье.

Почувствовала, как задержал на секунду дыхание, напрягся.

— Ой, ладно. — со смешком накрыла ладошкой Сашин рот. — Лучше молчи. Ничего не хочу знать о твоих самоволках и бабах.

— Я никогда никого не любил, кроме тебя. — перехватил мою руку, поцеловал в середину ладони. — Всегда была только ты. В моём сердце, мыслях, мечтах.

— Звучит как ведьмовское заклинание.

— Пусть так. Зато правда.

Перевернулся, навис надо мной, с хитрой улыбкой заглядывая в лицо.

— Признайся, что скучала, думала обо мне.

— Так уверен в себе? — фыркнула насмешливо.

— Я любил тебя. Все эти годы любил. — его глаза не наполнились светом, как бывало четыре года назад, а потемнели, словно тень легла. — Как ты жила все эти годы? Тяжело тебе было?

— Нормально жила. — как можно равнодушнее пожала плечами.

— Ох, дочка, дочка. — мама огорчённо качает головой. — Как же ты разочаровала нас с папой.

Сижу понурив голову. Вся семья на ушах. Невестка Нюта звонила вчера, рассказывала, что братья рвут и мечут, а отец чернее тучи ходит. Разгоны на конезаводе каждый день устраивает. Рабочие и конюхи боятся на глаза ему показываться.

— Братья рвались сюда. Поговорить собирались, имя отца ребёнка вытребовать от тебя. Разобраться с ним. Еле удержала. Не хватало, их потом по полицейским отделениям искать, у них семьи. — мама смотрит осуждающе.

— Я бы не сказала. — пытаюсь успокоить родную, но, кажется, делаю только хуже. Мать в ужасе прикрывает рот ладонью и смотрит широко распахнутыми глазами.

— Ты и имени его не знаешь? Переспала с первым встречным? Пьяная была?

— Мам! — от возмущения и обиды наворачиваются слёзы. — Ты кем меня считаешь? Просто не сказала бы!

— А что мы думать могли? Ты же молчишь. — немного успокаивается. — Как же так, Катя? Как ты допустила? Мы же с Мазновыми к свадьбе вашей с Митей готовились. Мечтали породниться. Вы же с детства с Митькой дружили. А теперь что же?

— А теперь ничего, мам.

Мне стыдно перед родителями, перед братьями и их жёнами. У нас очень дружная семья. Один за всех и все за одного. И от мысли, что все они теперь осуждают меня, вычеркнули из семьи, очень горько и больно.

Неосознанно