— Леша, никто никого не лапал, — строго поправила я. — Борис Германович просто поблагодарил меня и поздравил с наступающим.

— Да? Точно? — Он недоверчиво прищурился.

— Точно. Он мой начальник, я ему во внучки гожусь.

— И че? Мужик — он до старости мужик, — проворчал Леха.

Я демонстративно опустила взгляд. Повисло неловкое молчание.

— Чем займемся? — выдержав паузу, спросила я.

Леха посмотрел на меня долгим выразительным взглядом. У меня чай застрял в горле.

— Активными видами спорта, — ответил он многозначительно.

— А у меня для тебя подарок! — закудахтала я и рванула в комнату.

Позади раздался грохот упавшей табуретки — это Леха сорвался вслед за мной. Я почувствовала себя зайцем, которого гонит стая борзых. Влетела в тесную спаленку, схватила сумку и начала судорожно копаться в поисках заветной коробочки. «Стая борзых» влетела следом и завалила «зайца-убегайца» на расшитое одеяло. Барахтаясь в его руках, я размахивала подарком, как тонущий фрегат прощальным штандартом.

— А вот… посмотри сначала… — бормотала я, уворачиваясь от Лешкиных губ.

— Там что, мороженка? — прохрипел он.

— Нет.

— Значит, подождет, не растает.

Он перехватил коробочку и сунул куда-то под подушки. Отважный маленький фрегат зайца-убегайца накрыло девятым валом.

Когда цунами страсти откатилось в родные глубины, я нашарила под скомканными подушками свой подарок и шлепнула Лехе на горячий, потный живот.

— С праздником, скотина неблагодарная, — сказала я беззлобно, — с новым годом. Будешь теперь еще неотразимей.

Лешка поцеловал меня в поясницу, накрыл рубашкой от пижамы и распаковал подарок. В фирменной коробочке красовался флакон мужского парфюма от известного французского дома моды. Леха заценил, я поняла это по выражению его лица. «Ваш мальчик таки знает за красоту», — сказали бы одесситы.

— Как пользоваться-то знаешь? Это наружное, — ехидно добавила я.

— Спасибо, Кирюша. Это шикардос! Под маринованные груздочки самое то, — ответил он с серьезным видом. — А теперь обраточка.

Он встал, сверкая гордой гусарской задницей, достал из шкафа маленькую коробочку и сказал:

— К зеркалу встань. Это надо принимать стоя.

Едрить твою на восемь! Прямо император Базилевс! А ничего, что голый? Я быстро завязала на талии рукава пижамы, прикрыв «низовые тылы», и встала перед зеркальной дверцей шкафа. Леха поцеловал мое плечо и уже без всякого пафоса попросил:

— Кирюша, закрой глазки.

Я закрыла. Услышала тихий щелчок застежки, шуршание, а потом почувствовала на коже легкую прохладу тонкого прикосновения.

— Все, смотри.

Я открыла глаза. По обеим сторонам моей шеи спускались серебристые ниточки цепочки, теряясь в ложбинке между грудей. А там поблескивало ажурное серебряное перышко с тремя крошечными алыми капельками-кристаллами. Я провела пальцами по цепочке, задержалась на перышке. А ведь Лешка угадал, я не приняла бы золото. Не потому что я такая избалованная, а потому, что золото — это дорого, а наши отношения не настолько основательны, чтобы принимать такие подарки. Я так считаю. А вот хорошее серебро я готова принять. Интересно, где он такое купил? В местных ювелирных отделах не было и близко ничего похожего. Неужели куда-то ездил или специально заказал мастеру? Я впечатлилась.

— С новым годом, Кирюша моя. Нравится?

Я повернулась к нему, привстала на цыпочки и поцеловала в ямку между ключицами.

— Очень нравится. Спасибо.

Он расплылся в довольной улыбке и обнял меня.

— Ну вот и ладушки, малышка. А теперь я тебе баньку истоплю, настоящую.

— Ой… Не надо! Я не люблю баню! — Выскользнула из его рук, запрыгнула на постель и отодвинулась подальше. — Я не переношу баню. Мне там плохо станет!

Леха хмыкнул, натянул штаны и футболку и вышел из комнаты. Стало ясно, что мое мнение на этот счет его совершенно не волнует. Едрить Васькину ночнушку…

Я, правда, не любила баню. Может от того, что меня к ней никто не приучал, а может потому, что воспоминания о банных днях в интернате не вызывали ничего, кроме раздражения. Чаще всего это было суетно, шумно, скользко, иногда холодно. В общем, никакого удовольствия от этих «массовых мероприятий» я не получала. Я любила нежиться в ванне, с пышной пеной, с душистыми травными или хвойными отварами, которые готовила Зина. Могла лежать в воде часами, пока меня с руганью не выгоняли из ванной комнаты. А тут деревенская баня, маленькая, душная и ужасно горячая. Я действительно опасалась, что мне станет плохо. А вдруг Лешка решит меня из парилки в снег затолкать? Мужчины такое любят. Короче говоря, меня накрыла паника. Я собралась орать и отбиваться до последнего патрона.

Но, уже в который раз, когда я готова была биться насмерть, Леха каким-то шестым чувством, что ли, угадывал мое состояние и делал ровно наоборот, снимая разом все мои опасения. Вот и с баней так же.

В маленьком срубе с запотевшими окошечками оказалось не такое уж и пекло. В уютном предбаннике на столике ждал своего часа электрический самоварчик и чайные чашки с блюдцами. Диванчик удобный, полка с полотенцами, разные ковшики на гвоздиках, веники. А в другой половине бани, в парной, на скамейках стояли цинковые тазики, в углу печка-каменка, на широкий полок вели три ступеньки. Один угол в парной был отгорожен и там под потолком висела большая садовая лейка с веревочкой, чтобы можно было окатиться из лейки как из душа.

Сначала я сидела на лавке, замотавшись в полотенце, просто привыкала к температуре. Потом Алексей загнал-таки меня на полок, расстелил как скатерть, и начал шаманить надо мной березовым веником. Пахло в бане потрясающе. Я совсем расслабилась, растеклась по теплой древесине. А мой «банщик» приговаривал:

— Ну хорошо же? Скажи честно, хорошо же?

А я думала: «Хорошо, конечно. Но баню я все равно не люблю. И ты, красавчик, мне за этот экзерсис с тазиками еще заплатишь». И при первой же возможности выползла обратно в предбанник. Замоталась с головой в махровую простыню, налила себе горячего чаю. Сижу, кровавую месть замышляю. А в это время в парной Леха ухлестал себя сразу двумя вениками, выскочил из бани, повалялся, как счастливая дворняга, в снегу, заскочил обратно в парную и поддал там еще пару. В общем, радовался жизни на всю катушку. А я радовалась, что он оставил меня в покое.

Потом мы прогулялись по