плотью и кровью изорвали затаённый на спине список. В сокрушении духа и мытарствах безутешный скиталец добрался-таки до вновь создаваемой обители.
Здесь и открылось чудо: рубцы от плетей и кнутов, многим числом покрывшие хребет и лопатки послушника, зажив, составили линии, в точности повторившие список, сделанный Дамианом.
Митрофан принял постриг с новым именем Трифона. К тому сроку от Ново-Нямецкой обители было отправлено посольство в столицу империи с просьбами по монастырском благоустройству. По монаршему благоволению самодержцев Российских, от Николая I до Николая II, расцветала каменным цветом часовен и храмов Ново-Нямецкая обитель. Вместе с благочестивыми отцами, немало соделавшими для сего цветения, иеросхимонахом Андроником и монахом Феофаном, в Санкт-Петербург был отправлен и Трифон как живое свидетельство неизбывного чуда.
Спину инока, обезображенную бичами, но чудесно явившую благодатный отпечаток, показывали в столичных приходах и даже при дворе и, в числе прочих, местному прославленному мастеру резьбы по металлу.
Феодор Андреевич Верховцев, руководствуясь в делании глубокой сердечной верой, премного удивился тому, как безобразие пытки составилось в образ благодати. И Богоматерь Владимирская на обороте имеет престол уготованный с разложенными на нём орудиями страстей.
В промыслительном рвении мастер воссоздал на холсте увиденный Образ Заступницы. Этот чудотворный холст доныне хранится в обители. После Великой Отечественной войны, когда монастырь закрыли, образ сокрылся, но был вновь обретён в одном из кицканских домов, вернулся в обитель и сейчас пребывает в зимнем храме.
«Слабы стали ноги… а прежде, бывало, помногу ходил к Заступнице. Подолгу пред Надеждою нашей молился», — выдохнул старец и, помолчав, добавил. — «Но и тут Она — рядышком…»
После долгой паузы Вара спросила старца, что за вино могло быть в Кане, претворённое из воды. Не той ли лозы, от плода которой пили из чаши в горнице большой устланной? Ведь чудо явилось и в браке, и в горнице.
Старец ответил, что в Кане вино преходящее, на вечере — животворящее. Симон Кананит, выпив канского вина, возлёг на брачное ложе, а испив из чаши жертвенной, возлёг на место абхазской казни и был распилен живьём. Помолчав, Трифон добавил: «Все, какие существуют, радости соединены с вином, и всякое, какое только есть спасение, связано с Таинством Крови Его».
«Спасибо, дедушка… Хорошо Вы сказали…» — произнесла Антонелла. А старец, помолчав, ответил, что не он это сказал. Это преподобный Ефрем Сирин глаголет. Антонелла заплакала и сквозь слёзы сказала, что Агафон считал «Троицу Живоначальную» графическим воплощением глаголической азбуки.
Вара вспомнила, как секретарь всё твердил, что, мол, не знал и не ведал, что Гоголь, Чехов и Леннон, сговорившись, надевали на нос глаголическую букву «о». Перед смертью Гоголь не вставал с постели и всё жаловался, что зябнет, и принимал только красное вино, разбавленное водой.
Дедушка после молчания молвил, что воду, добавляемую в вино причастия, называют теплотой и чаша, что стоит на предвечном престоле с агнчею головой, как буква глаголицы, а предвечный престол есть и престол уготованный.
Икона Рублёва зримо являет и Богородицу, ибо из нея же Бог воплотися; Благодатная и есть тот ковчег, в коем пребывает Живоначальная Троица.
И не есть ли образ Предвечного Совета — первое от века сотворение крестного знамения?
Старец поднял к съехавшей на лоб шапке ссохшуюся свою кисть, собрал её жменькой и начал креститься.
Господи — от Виноградаря к чаше — Иисусе Христе, к осенённому ИНЦИ ангелу в ризах червлёных — Сыне Божий, к Утешителю — помилуй мя, грешнаго.
Горы, лозы, дома сдвинулись речною суводью, чтобы слиться в единой неизреченной милости. Все тропинки ведут в Милуешты.
Помолчав, старец Трифон добавил, что в приснопамятном его детстве длился миг, когда думал, что уготован смерти от холода и голода. Сколько-то дён и ночей провёл в реке, вцепившись в корягу, чуть не утоп; монахи спасли: подобрали на берегу без всяких сил, без памяти, отпоили монастырским вином и хлебом.
«А, может, утоп», — помолчав, выдохнул старец. — «Давно это было. В войну. И имя было другое. Мирское… Кануло в мглисто-зелёном омуте. А я с той поры, милостью Боженькиной, здесь, немокренно от житейской пучины…»
Дедушка улёгся на спину и весь как-то выправился, прикрыв веки. Видно было, что как он не бодрился, а усталость его одолела. Вара привстала, остальным давая понять, что пора уходить, но старец вдруг остановил её.
«Погодите… Есть для вас слово…» — проговорил он, и, помолчав, добавил: «Но ты прежде, девочка, прочитай, что хотела…»
Вара потупилась, покраснев, как будто её застали врасплох, и пробормотала: «Хотела, дедушка… О предвечной беседе…» И помолчав, начала, наизусть, окрепшим голосом, глядя в окошко с занавесочкой.
— Порода для горы,
А дуб — для перекладин.
— А чаша для чего?
— Овечьей головы…
— Добыть волхвов дары
По роду ли уладил?
И отчего чело?..
— О вечном говори…
Невинным соком грозд
Лозы наполнил злато
Медлительный рукав,
Несотканный хитон,
И, ризы запятнав
Кровавою заплатой,
Собрал цветочный мёд
За сотами икон.
Глава 9
Биение
Пришли рыбаки и победили.
Преподобный Ефрем Сирин.
Кончилось тем, что вода стала спадать. Как-то сразу всё спало. Обнулились на нет нагнетания, эскалации, как какой-нибудь сбитый лекарствами с толку воспалительный зуд.
Меня подержали, а потом вдруг выпустили. Сняли все обвинения, экстремизм и пособничество. «Иди», — говорят. — «Чтоб глаза тебя больше не видели». Ну, я и пошел.
Тут и выяснилось, что множивший жертвы сам стал жертвой. Я об этом ни сном, ни духом, пребывая во глубине нистрянских нор. Огромную рыбу нашли ниже Чобручей, Красного и Коротного, даже ниже Незавертайловки, на отмели, возле старого русла Днестра. Об этом писали газеты, вели прямые трансляции «Радио-Гоогль» и телеканалы.
Монстр оказался ничем иным, как редкостным видом белой белуги. Мы, с подачи Паромыча, грешили на сома. Думали всем «Огородом» — это silurus glanis, а хляби клином сошлись на huso huso. Свинтус свинский, в переводе с клинического. Оказалось, huso huso живут сто лет и больше, а этот, чудище обло, как выяснилось, вдобавок настоящий мутант. Альбинос и громада. Такие белёсые встречаются будто бы только на Каспии, в тёплых иранских водах. Какими течениями его сюда занесло?
Рыбина будто бы пала собственной прихотью, от застрявшего в пасти то ли куска арматуры, то ли какой-то балясины. Заклинило челюсть врастопырку, жрать не могла и сдохла от голода. Очевидцы отметили накануне в спадавшей воде будто вздыбленную вдруг пучину, сопровождённую грохотом, плеском и высоченной волной. Видать, это чудище билось и перед жуткой своею кончиной вдосталь намучилось.
Влага ушла, а рыбка