Выборы я же полностью упустил. Цеаша так и не выбрали, а кого-то другого. А у «це нашего» сильно не заладилось. Был скандал, следом новый, с развратом, и совращениями, и чуть ли не сбытом внутренних органов и каких-то там изотопов, и всё на фоне растрат и хищений, и всюду — в особо крупных.

Оказался повинен оплот и надёжа во всех смертных грехах и под тяжестью их с высот олимпийских шлёпнулся по уши в лужу. Даже говаривали, будто видели на выставке самоновейшего искусства в Москве абстрактную инсталляцию — в наигламурно продвинутом тренде, из тех, что по средствам наиглупейшим из наибогатеев. Огромный якобы бубен, для корпоративного камлания — в офисе, или в бане, или где в бошку взбредёт, с натянутой для битья татуированной кожей. Посетители выставки, называемой по модному «биеннале» и проводившейся почему-то на каком-то там в Белокаменной винзаводе, люди знающие будто бы утверждали, что узор татуировки очень напоминал известные маршруты синих ниточек на выбитой коже некогда владетельного, а ныне — никчемного, забубённого Владисвета Цеаша.

Всё это мне донесла Алина Эдгаровна. Встретились мы случайно, на парадизовском Зелёном базаре. Урожай хороший, вот и завёз маме виноградных столовых излишков и на рынке немного реализовал. Арнольдыч, оказывается, возглавил компанию, вместо бывшего руководителя, и прислугой при нём — всё те же Углевой и Доронин, с неразлучным Октановским.

Алина всё тараторила, а я только молча кивал. Она выглядела ничего, урожайно и спело, и даже купила у меня виноград, два кило самой крупной, янтарно-бордовой французской Лидии; попрощавшись, потрепала меня по небритой щеке своею ухоженной ручкой, душисто пахнувшей то ли земляникой, то ли лисой. И ручка её оказалась лёгкая, потому что привезённую французскую Лидию я продал в два счёта и, возвращаясь в Пахары, на вырученные средства, среди прочего необходимого, приобрёл для Лиды цветы.

О сказанном старцем, о том, что привело к нему в светёлку, об «Огороде» думается постоянно. Вот ведь пропалывали парадизовцев и нистрянцев и денно, и нощно, на грядках и в междурядьях, огороженных со всех сторон, а вышло всё не по замыслу устроителей, совсем по-иному. Не так уж и прост, выходит, простовато-юродивый, первобытно-неотёсанный нистрянский люд.

Где нынче оплот и надёжа? Кто, себе на потеху, лупит олигархической тростью в его ослиную шкуру, напрочь исключая хотя бы намёк на день тишины где-нибудь на Рублёво-Успенском шоссе, или на Крещатике, или на проспекте чел Маре?

Может, всё дело в этом дне? День или дно? Вопросы не дают покоя. Может, всё и свершилось по вершам, расставленным председателем нашего товарищества?

Вот в новостях показали сюжет о поездке жителей села Кузьмин в далёкую польскую Силезию, к могиле героя Советского Союза Иона Солтыса.

Потомок героя дед Артемий увлеченно рассказывал о том, как добрались они до Болеславца, а потом — до Кутузовского мемориала в деревушке Тиллендорф, где павшие бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии похоронены бок о бок с самим Михаилом Кутузовым, точнее — упокоенными на деревенском кладбище внутренними органами генерал-фельдмаршала.

После сообщили о модернизации водоснабжения села Грушка с установкой новых гидронасосов со специальными фильтрами для умягчения воды.

Наконец, в ноябре теле— и радиоэфир исполнился новостями о небывалом размахе празднования храма в каменском селе Окница.

В конце концов, зверь попран. Неужели обретена и лоза? Имеешь веру с горчичное зерно — двигаешь горы. А если с виноградную косточку?

Ездил, в тайне от Белки, в Кицканы. Хотел разыскать старца, подробно его расспросить. И ещё узнать про Таисью. Что с ней сталось? С Лидой не поедешь об этом расспрашивать. Тем более, пожениться собрались.

Только ничего у меня, грешнаго, со светёлкой не вышло. Исходил все Кицканы вдоль, поперёк, от края до края, и в селе, по домам и прохожим, и в монастыре справлялся, а старческого жилища не нашёл.

Селяне ведать не ведали, монахи лишь пожимали плечами. Одна старушка, в платочке, Божеский одуванчик, молилась в углу зимнего храма, у большого холста с образом совсем юной мамы и младенчика в царских одеждах, и шепнула мне тихо, что зря, мол, старца ищу. Батюшка Трифон принял обет молчания, подвизается в строгой умной молитве, и следит уж не время, а человечьи помыслы, посему нет смысла попусту его беспокоить.

Южный Юй и Кузя пали смертью храбрых под Рогами, в схватке с тяжеломордыми; забитые битами, прежде сумели героически извести немало врагов и дать отступить товарищам. Паромыч погиб в пасти монстра, разорванный в брызги и клочья. Агафон, сражённый цепями, упал в реку, числится канувшим без вести.

Прочие выжили. Больше всего я удивился, увидев в светёлке Зарубу, которого считал павшим прежде других. Корогварь спас его ценой своей жизни — собственным мясом отвлекал внимание рыбы, пока Нора толкала Зарубу на берег. Радиста всего изжевало, снаружи обезобразило, но зато теперь он полностью избавился от падучей.

Про Таисью и Ормо толком не ведали. Заруба узнал, что вроде в те сроки замучили девушку в правобережных Пахарах, но место это давно уже пользовалось недоброй славой и много кого там замучили. Отгадки надеялись отыскать в Милуештах. Ищущие да обрящут.

Одну загадку старца я, кажется, разгадал. Перед тем, как расстаться возле светёлки, у нас с Варой совершился обмен. Она отдала свой ноутбук, а я ей — Ормину книжицу.

Отхлопотав по хозяйству, мы с Лидой спускаемся в пойму, к днестровскому берегу. Вода сильно упала. Укрощённая первыми заморозками, река, будто шилом проколотая надувная страшилка, смиренно несёт в оголившемся русле медлительно-мглистые воды. Я стелю у обрыва, в ложбинке старую бабы Докину телогрейку и кладу на землю секатор, который всегда держу при себе.

Мы с Белкой усаживаемся спиной к реке, для теплоты прижимаясь друг к дружке, и открываем ноутбук. Уже вычислили, что в этой точке сносно ловится сеть Интернета с правого берега. В развлекательном комплексе на той стороне дармовой Wi-Fi. Хозяева новые, лихо метут метлой: слышно, как работают моторы грузовиков, стрела подъёмного крана, доносятся голоса строителей. Реконструкция бывшей базы отдыха «Дубовый ларь» движется полным ходом.

По ссылке зайдя на Википедию, мы прочли про глаголицу, а после рассматривали буквы, долго, одну за другой. Агафон был в чем-то прав: у буквиц кружочки и линии похожи на нимбы и контуры ангельских крыльев с «Троицы Живоначальной» Андрея Рублёва. Одна из букв — вылитая чаша с багряной агнчей головой. И Белка находит сходство. Эта буквица «Слово».

Иногда, на обрыве, в зоне покрытия дармового заднестровского «вая-фая»,