Вера Петровна не выдержала и обратилась к молодому человеку, лежавшему на нижней боковой полке. Он рассматривал потолок, очевидно тоже не в силах заснуть.

– А мы давно стоим?

– Полчаса, наверное, – ответил он.

– А почему?

Попутчик пожал плечами. Ладно, нужно просто подождать, пока не появится проводница. Вере Петровне не хотелось бросать сына и идти через весь вагон. Она решила покормить Гришу и достала из-под нижней полки пакет с продуктами в дорогу. Вера припасла копченую курицу, несколько упаковок сухой лапши, детское питание в герметичной упаковке, овощи, семечки и пару пачек печенья. Из трех дней пути прошел только один, но пакет уже постепенно опустошался. Прием пищи стал таким же способом скоротать время, как книга, сон или смартфон.

Гриша продолжал капризничать и настойчиво трепал край пакета, пока Вера пыталась попасть ему в рот ложечкой с овощным пюре. Женщина на нижней полке заворочалась, и Вера шикнула на своего мальчика. Она ужасно не любила создавать неудобства другим. Как же хорошо было дома – только они с сыном. И как же она замучилась в этой бесконечной дороге. Настолько, что ночью, когда в поезде гас свет и Гриша наконец мирно засыпал на своей полке, сон не приходил. Вера лежала, наслаждаясь временной тишиной и свободой от дневных хлопот. Свободой от очередей в туалет, чемодана, заменявшего платяной шкаф, навязчивых разговоров, заменявших телевизор. Впрочем, беспокойство о том, что Гриша снова заболеет, не покидало ее ни на минуту. Как же она мечтала о том моменте, когда поезд наконец остановится насовсем, откроет двери на перроне и она обнимет Лену. Лена обязательно придумает, как поступить. У Веры Петровны остались небольшие накопления – может быть, снять квартиру? Только не комнату, только не очередное общежитие. В общем, сейчас лишь бы добраться до города.

Тем временем женщина на нижней полке снова заворочалась. Послышался сдавленный хрип. С верхней полки свесилась другая женщина – лет на десять старше Веры.

– Уля?

Та не отозвалась и продолжала тяжело дышать, отвернувшись к стене. Крупное тело под белой простыней содрогалось так, словно каждый вдох давался с трудом. Женщина с верхней полки соскользнула вниз с прытью, которую едва ли можно было ждать от человека ее возраста. Не обращая внимания на Веру Петровну и Гришу, она достала косметичку из сумки под лавкой.

– Уляша, надо таблетку выпить, давай-ка, – прошептала она, вооружившись блистером и бутылкой воды.

Уверенным движением женщина развернула спутницу на спину, одной рукой приподняла подушку и вложила в приоткрытый рот таблетки.

– Возьми воды, воды.

Не открывая глаз, та взяла в руку бутылку и сделала несколько глотков. От этого зрелища Вере Петровне самой стало тяжело дышать.

– У нее сердце, – шепотом сообщила женщина Вере, когда Ульяна отвернулась обратно к стене. – Жара невыносимая. Я слышала, в одном поезде недавно какая-то старушка вот так умерла, не спасли. Я Марина, а это моя сестра Ульяна.

Вера представилась, не зная, как реагировать на этот поток информации. Но Марина не планировала больше беседовать и выскользнула в проход. Сосед с боковой полки продолжал читать книгу, невзирая на происходящее.

Гриша, завороженный новыми людьми и событиями, прикончил баночку с пюре, но личико его оставалось взволнованным и недовольным. Вера Петровна проверила памперс и убедилась, что его нужно поменять. Пока она надевала тапочки, из прохода послышались резкие голоса. Один из них принадлежал ее соседке:

– Откройте хотя бы двери, дайте людям воздухом подышать!

– Не надо на меня кричать!

Голоса приближались.

– Что вы себе позволяете?! – Дальше Вера Петровна разобрала только «сестра болеет» и «дышать».

Диалог потонул в звуках новых голосов. Казалось, чем дольше длился спор, тем больше возмущенных пассажиров присоединялись к вопросам.

– В чем причина задержки? Отвечайте, я вас спрашиваю!

Марина и проводница остановились прямо возле Веры.

– Женщина, ждите отправления, – отрезала проводница и ушла.

Марина беспомощно опустилась на нижнюю полку, стараясь не потревожить сестру. Она дергала ворот длинного домашнего платья, чтобы хоть немного остудить тело под ним.

Вера Петровна взяла сына и пошла к туалету – подмыть его. Преодолев вагон и стараясь ни с кем не встречаться взглядом, она вошла в тесную кабинку и захлопнула за собой дверь. В этот момент Вера Петровна почему-то вспомнила одну из своих многочисленных стычек с Леной, которая произошла около года назад. Веру тогда пригласили на свадьбу крестницы, и на второй день гулянка продолжилась у родителей невесты, в большом частном доме. Пока мужчины развлекались спиртным, хозяйка проводила импровизированную экскурсию по огороду и хвасталась виноградом и арбузами, которые удалось вырастить в этом году. Вера Петровна помнила, что первую лозу подруга посадила еще лет пять назад, но именно тогда случился самый большой урожай.

Вера не удержалась и сделала фото янтарной виноградной грозди, а также небольшого гладкого арбуза: тонкая кожица, полупрозрачная розовая мякоть. Эти фотографии и селфи с крестницей она выложила в социальную сеть, даже не подозревая, какой разговор с дочерью ждет ее на следующий день.

«Мама, ты хоть понимаешь, как это чудовищно – арбузы и виноград в Челябинской области? Речь о глобальном изменении климата, а ты радуешься».

В тот день Вера Петровна отреагировала резко и повесила трубку. Ну что за человек ее дочь? Вместо того чтобы расспросить про свадьбу, она привязалась к фотографиям с огорода. Иногда Вера думала, что Лена специально выбирает самые сложные пути в жизни, видит только негатив и сама ограждает себя от всего хорошего. Начать с того, что, имея неплохую внешность, она тратила всю юность на учебу, работу и сожительство с каким-то неудачником. И заканчивая тем, что она отказывалась радоваться возможностям сегодняшнего дня, – словно ради того, чтобы с постной миной строить из себя интеллигентку. Вера Петровна никогда не понимала ее взглядов, и только после громкого дела, из-за которого дочь попала в новости, она глубже погрузилась в проблемы, так беспокоившие Лену.

И вот сегодня, когда Вера задыхалась в тесном потном вагоне, застрявшем посреди леса, слова Лены больше не казались ей бессмысленными. То, о чем говорила дочь, изгнало ее из собственного