Проезжая по городу, она несколько раз увидела одну и ту же фотографию неизвестной девушки с русыми волосами. Сначала на плакате в руках пожилой женщины; потом на купюре, приклеенной прямо на светофор; потом на стойке с афишами, где голову этой девушки прилепили к телу какого-то рокера. В репортаже упоминали правозащитницу, которая сопровождает громкое дело против «Автошинпрома» – наверное, это были ее фотографии. И всюду ее лицо было перечеркнуто. Илона каждый раз вздрагивала от ненависти, которая чувствовалась за этим жестом.

Ненависть встречалась ей слишком часто, на каждой улице и каждом перекрестке. Вот огромный сотрудник правопорядка скручивает женщину, похожую на ее мать. Вот дерутся школьники, не старше шестого класса, которых никто не разнимает. Вот кто-то вылил кастрюлю воды на машину прямо перед Илоной. Водитель явно испугался и на секунду потерял контроль. Машина сделала зигзагообразную волну и вернулась в полосу. Илона мечтала о том, чтобы приехать домой как можно скорее.

Когда она наконец добралась и вошла внутрь, Захар ждал ее в коридоре.

– Где ты была?

– На курсах.

– Ты говорила, они закончились два часа назад, – сказал он медленно. Из-за длинных пауз слова казались тяжелыми, словно отлитыми из металла.

– Город перекрыт, там какие-то митинги, я никак не могла добраться. – Илона, напротив, старалась говорить как можно более естественно.

– Ты мне врешь. Ты мне врала, когда сказала про курсы, и врешь сейчас.

Голова закружилась от страха. Неужели он правда это сказал? Озвучил ровно то, чего она боялась?

– Ты что, зачем мне врать? – Илона улыбнулась, но эта улыбка разбилась о неприступность мужа, как об лед. – Ну ладно. – Она решила притвориться, что сдалась. – Мы с девочками с курсов зашли в кофейню выпить по чашке кофе. А потом начались беспорядки, и я сразу поехала домой. Вот и все.

Захар посмотрел на нее долгим взглядом. Таким долгим и внимательным, что Илона почти физически ощущала, как он блуждает по ее лицу и телу. Затем муж вздохнул, словно прощаясь навсегда с чем-то любимым и родным:

– Тот лев, которого ты принесла. Я знаю, что его рисовала не ты. Ты его купила.

Она хотела солгать что-то, сама не понимая что, но Захар ее остановил.

– Не смей отрицать. Даже. Не смей. Отрицать. Говори мне правду, или я убью тебя. Клянусь.

Илона не собиралась проверять мужа. У него было много недостатков, но пустые обещания не входили в этот список.

– Хорошо. – Она поняла, что это тот самый момент.

Сейчас в ее жизни многое решится.

– Я не хожу на курсы, я волонтер в сортировочном центре.

Захар несколько секунд осмыслял сказанное ею. Будто она внезапно перешла на иностранный язык и ему требовалось время, чтобы перевести слова Илоны на русский и заново связать в единое предложение.

– Ты мне врешь. Скажи, как его зовут.

Илона вдруг поняла, что муж подозревает ее в измене, и ей стало почти смешно.

– Ты не понял! Просто мне кажется это важным, понимаешь? У меня никого нет! Ты можешь проверить. – И она достала из сумки пропуск в центр.

Захар взял в руки пластиковую карточку с фотографией жены и сосредоточенно рассмотрел ее со всех сторон.

– Сортировка мусора? Господи, зачем?

Улыбка на лице Илоны растаяла. Она полагала: оправдавшись перед ним за несуществующую измену, она заслужит примирение. Но что, если своим поступком она предала его в каком-то другом, одному ему понятном смысле? И что, если это предательство он расценит еще серьезнее?

– Просто я же ничего больше не умею! – Она решила сыграть в легкость. – Что я еще могу делать? Ничего! Поэтому я подумала, что, может быть…

– А тебе и не нужно ничего делать! – взревел Захар. – В этом залог нашего счастья: чтобы ты ничего не делала! Неужели это так сложно?!

Илона была поражена, но не гневом супруга, к которому бессознательно готовилась каждый день, мысленно разыгрывая по ролям трудные диалоги. Она оказалась не готова к тому, что не сможет его успокоить. Все это время она полагала, что в крайнем случае притворится дурой и пойдет на попятную, а Захар смягчится, потому что любит слишком сильно. Но прямо сейчас это не сработало. Любовь не помогла, не защитила, не спасла. Илона почувствовала себя избитой и брошенной, хотя он не тронул ее и пальцем. И это осознание превратилось в слезы на ее щеках.

Глава 20

– Приехала! – радостно оповестила соседка по комнате, Олеся.

С Олесей и ее пожилой матерью Вера Петровна делила комнату в общежитии. Была еще одна женщина, но ее забрали к себе дети, а освободившееся место пока никто не занял. Олеся и Вера договорились, что на этой койке может спать Гриша, и помалкивали о сделке при посторонних. Не так-то просто съезжаться с новыми людьми, и совсем сложно, когда их сменяют другие без предупреждения.

Врачом, которому обрадовалась Олеся, оказалась хрупкая девочка, ровесница Лены. Из-под синей форменной шапочки торчали короткие волосы, ровный, совсем не детский взгляд ничего не выражал. Вера Петровна посмотрела на доктора без особого доверия, но мешать не стала. Все в комнате лишились сна на две ночи, не в силах успокоить мальчика, а у самой женщины под глазами пролегли глубокие тени. Она не испытывала перед соседками никакого смущения за бессонный режим – не та стадия. Сейчас Вера Петровна хотела только, чтобы Грише помогли. И вернуться домой – вот главное. Она бы уже пошла туда пешком сама, если бы не сын.

Мальчик тяжело дышал, со страшным хрипом ворочаясь на кровати. При каждом вздохе его грудная клетка резко вздымалась – высоко, как маленький парус. Девушка наклонилась и прослушала легкие, медленно перемещая головку стетоскопа.

– Это аллергическая реакция, – заключила она. – Сейчас поставим укол и все пройдет.

– Аллергия? – переспросила Вера Петровна. – На что?

Девушка не отвечала, продолжая готовить шприц.

– У нас в семье ни у кого нет аллергии, – настойчиво повторила Вера. – И что с этим делать?

– Выпишу вам таблетки. Давно это началось?

– Наверное, через пару дней после переезда, – ответила Вера Петровна, заглядывая через плечо молодому доктору, словно в ее руках был не шприц, а сама жизнь Гриши.

– До этого никогда не было?

– Чтоб так – никогда.

– Значит, вам лучше бы куда-то перебраться.

– Да это вы им скажите, им! – в отчаянии Вера Петровна не заметила, как повысила голос. – Сами нас сюда привезли непонятно зачем, держат, домой не пускают! А может,