— У нас проблема, — сказал Серебряный, когда она скрылась за поворотом. — Орден Обновления — это не кучка сумасшедших. Это организованная структура с четкой иерархией и серьезными ресурсами. Если они узнают о нашем вмешательстве…

— Пусть узнают, — я поднял контейнер. — У нас есть образец. Это главное.

— Образец — да. Но нужен еще специалист, способный создать антидот. Формула Снегирева, о которой вы упомянули — она сложная?

— Очень. По моим ощущениям — это гибрид биохимии и магической алхимии. Но её еще нужно расшифровать.

Серебряный посмотрел на меня с хищной улыбкой:

— Так, пойдемте расшифровывать.

Глава 3

Я стоял в полутемном тамбуре, прижимая к груди свинцовый контейнер. Холод металла проникал даже сквозь ткань халата.

Серебряный замер в двух шагах от меня. Только глаза за стеклами очков были живыми — внимательными, изучающими.

Проблема.

У меня в руках был ключ к спасению миллионов жизней, но я не мог открыть им дверь, не показав его тому, кто мог запросто украсть и сам замок.

Тайная комната профессора — это святая святых, последнее убежище гения, доверенное мне духом больницы. Привести туда Серебряного — это все равно что пустить чуму в стерильную операционную.

Предательство памяти Снегирева. Предательство доверия Фырка. Я скорее умру, чем сделаю это. Но без его помощи в расшифровке я буду копаться в этом коде, пока от Мишки не останется горстка синих кристаллов. Утрирую, конечно.

Парадокс — нужно доверить главный секрет тому, кому не доверяешь даже собственную ручку.

— Разумовский, — голос Серебряного был обманчиво мягким. — Вы уже третью минуту стоите с видом человека, решающего судьбу мира. Поделитесь мыслями?

— Обдумываю логистику поисковой операции, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Полуправда — лучшая ложь.

Навык, отточенный годами врачебной практики — когда нужно сказать родственникам правду, но не всю. Сообщить о тяжелом диагнозе, но оставить лучик надежды.

Я действительно обдумывал логистику, просто не ту, о которой он подумал.

Фырк материализовался на моем плече — взъерошенный, нервный, его усики подергивались как сейсмограф перед землетрясением.

— Двуногий, ты что, серьезно думаешь показать этому психу комнату профессора⁈ — мысленно взвизгнул он. — Ты совсем башкой тронулся⁈ Это все равно что дать обезьяне гранату!

Нет, комнату я ему не покажу. Никогда. Но тетрадь… Формула слишком сложна. Я буду отгадывать значения этих сказочных аллегорий до второго пришествия…

А время тикает. Тридцать семь часов. Каждая упущенная минута — может обернуться миллионами погибших эритроцитов в теле маленького мальчика.

— Слушай, Фырк, — мысленно обратился я к Фырку, стараясь не изменяться в лице. — Ситуация критическая. Без помощи Серебряного и его связей мы не успеем расшифровать формулу и найти компоненты. Можно показать ему тетрадь? Только тетрадь.

— НИ ЗА ЧТО! — взвизгнул Фырк так громко, что я едва удержался от вздрагивания. — Этот фокусник-душегуб использует знания профессора в своих темных делишках! Представь, что будет, если убийца-менталист получит формулу биологического оружия!

— Фырк, послушай, — мой мысленный голос стал жестким, обрывая его истерику. — Речь идет не о политических интригах или власти. Речь о жизни шестилетнего мальчика! Мишка Шаповалов умирает прямо сейчас, в реанимации, подключенный к ЭКМО, который превратился в орудие убийства. И еще тысячи людей по всему городу. У нас тридцать семь часов. Тридцать семь! Нет времени на твою паранойю.

Фырк заметался по моему плечу — прыгал с плеча на голову, с головы на другое плечо, явно борясь сам с собой.

Преданность памяти профессора против отчаянной необходимости спасать живых. Маленький пушистый комок метафизической агонии.

— Ладно… — наконец выдохнул Фырк, и в его писклявом мысленном голосе слышалась настоящая боль. — Черт с тобой, двуногий упрямец. Показывай тетрадь. Но ТОЛЬКО тетрадь! Ни слова о комнате! Ни намека! Если спросит, где нашел — скажешь, что в общем архиве валялась. Между отчетами о расходе бинтов за тысяча девятьсот девятнадцатый год и накладными на поставку морфия. Понял?

— Спасибо, пушистый параноик, — сказал я ему мысленно. — Знаю, как тебе тяжело. Но это необходимо.

Я повернулся к Серебряному, стараясь выглядеть так, будто только что принял взвешенное и абсолютно логичное решение. А не заключил сделку с собственной совестью.

— Пойдемте. Нам нужно место для спокойной работы.

— Куда именно? — Серебряный чуть наклонил голову, и этот жест напомнил мне хищную птицу, изучающую потенциальную жертву с высоты. Он явно почувствовал перемену в моем настроении.

— Ординаторская хирургии. В это время там пусто — все врачи либо на обходах, либо в операционных. И там есть большой стол для документов.

И главное — это нейтральная территория. Не моя, не его. Никаких скрытых преимуществ ни для кого.

Мы молча прошли на второй этаж. Коридоры уже наполнились больничной симфонией — скрип колес каталок, звон металлических лотков, приглушенные голоса медсестер.

Где-то надрывался телефон, из палаты доносился надсадный кашель. Обычный день в больнице. Рутина жизни и смерти.

Никто из этих людей — санитарок, драящих полы, медсестер, раздающих таблетки, пациентов, ковыляющих в туалет, — не знает, что мы несем в руках ключ к спасению города.

И пусть так и остается. Неведение — благо. Паника — худший враг в кризисе, она распространяется быстрее любого вируса. Через пять минут мы зашли в ординаторскую.

— Уютно, — прокомментировал Серебряный, брезгливо осматривая обстановку. Он провел пальцем по спинке стула. — Прямо чувствуется атмосфера великих медицинских открытий.

— Не нравится — можете подождать снаружи, — сурово сказал я, чувствуя, как раздражение начинает брать верх над усталостью.

— О нет, я останусь, — он улыбнулся одними уголками губ. — Слишком интересно, какие секреты прячет наш загадочный господин лекарь Разумовский.

Проницательная сволочь. Он чувствует, что я что-то скрываю.

Менталисты, как я успел понять, не читают мысли напрямую без физического контакта. Но эмоции, микровыражения лица, язык тела, малейшие изменения ауры — все это открытая книга для опытного наблюдателя. А он был не просто опытным, он был гением в своем деле.

Я запер дверь изнутри — старый замок скрипнул протестующе. Положил свинцовый контейнер на стол. Затем, с тяжелым вздохом, достал красную тетрадь.

Момент истины. Сейчас я передаю потенциальному врагу оружие невероятной силы. Или инструмент спасения. Грань между ними тонка как лезвие скальпеля.

— Это формула антидота, — сказал я, раскрывая тетрадь на нужной странице. Голос прозвучал ровно, гораздо увереннее, чем я себя чувствовал. — Профессор Снегирев создал ее сто лет назад, но зашифровал компоненты метафорами.

Серебряный склонился над столом, и на мгновение его тень полностью накрыла старую бумагу. Его бледные пальцы — длинные, с