Остальные три дня пути прошли на удивление спокойно. Ни новых нападений, ни непогоды. Вечером седьмого дня на горизонте, окрашенном закатом в багряные тона, показались знакомые, до боли родные стены нашего города. Дозорный на стене, должно быть, узнал нас издалека, ибо тяжелые ворота со скрипом начали открываться еще до нашего подхода.

У входа нас встречал капитан Горст. Его лицо представляло собой странную маску, на которой невооруженным глазом читалась борьба эмоций. Искренняя, почти отцовская радость от нашего возвращения смешивалась с леденящим душу напряжением, едва его взгляд скользнул по повозке Вальтера и впился в имперские символы, красовавшиеся на ее бортах.

— Добро пожаловать домой! — его голос гремел, заставляя собравшихся у ворот горожан замолчать. — Вы совершили невозможное! Этот обоз — не просто еда, это глоток воздуха для нашего города!

Но торжественная речь была прервана. Дверца имперской повозки отворилась, и из нее, словно холодный ветер с гор, вышел Вальтер. Его появление заставило толпу инстинктивно отпрянуть, образовав вокруг него пустое пространство.

— Капитан Горст, должно быть. — произнес он, и его безжизненный голос резал слух после горячих слов командира. — Я, Вальтер, уполномоченный Имперской службы Инициации, прибыл для проведения обязательного обряда в вашем городе, согласно высочайшему указу о всеобщей мобилизации.

Я видел, как по лицу Горста пробежала судорога. Словно все мускулы разом отказались ему подчиняться. Сперва баронесса Лирель забрала лучших бойцов, прихватив с собой и часть мирных жителей. Затем отряд «Коготь» во главе с Аррасом выкосил городской гарнизон, отправив солдат на верную смерть «для зачистки границы». А теперь это…

Каждая новая жертва, принесенная Горстом на алтарь выживания города, будто бы не приближала спасение, а лишь сильнее раскачивала шаткие мостки над пропастью. И теперь он с ужасом смотрел вниз, задаваясь единственным вопросом: хватит ли у него сил удержать нас всех на этом краю?

Глава 23

Слова Вальтера повисли в леденящем душу молчании. Он произнес их тихо и безразлично, будто констатируя погодные явления, но каждый слог врезался в сознание, как отточенный клинок.

— Я в курсе о реальной численности населения вашего города, капитан. — его безжизненный голос резал слух. — Поэтому ожидаю присутствия завтра на рассвете у статуи Топора всех, кто достиг возраста инициации и способен стоять на ногах. Не беспокойтесь о патрулировании стен — мои воины возьмут этот вопрос на себя. Внезапной атаки, если таковая и возможна, не будет. Я гарантирую.

Он не стал ждать ответа или возражений. Развернувшись, так что строгие складки его мантии взметнулись, Вальтер неспешной, мерной походкой направился к особняку баронессы Лирель. Слухи о ее отъезде, видимо, дошли и до него, и он без лишних церемоний выбрал себе лучшую резиденцию в городе.

Горст застыл, словно вкопанный. Его могучие плечи, обычно такие уверенные, ссутулились под невидимой тяжестью. Я видел, как напряглись его скулы, как сжались кулаки, но ни единого звука не сорвалось с губ. Он был солдатом до мозга костей, и приказ, исходящий от представителя самой Империи, даже такой, был для него абсолютен. Горст стоял так несколько долгих минут, пока Вальтер не скрылся из виду, растворившись в лабиринте пустынных улочек.

Наконец, капитан медленно, будто против воли, повернулся к нам. Его лицо было пепельно-серым, а в глазах — пустота и тяжесть неподъемной ноши.

— Вы все сделали, что могли. — его голос прозвучал хрипло и глухо. — Привезли провизию. Спасибо. Отдыхайте. Завтра… Завтра будет сложный день.

Он бросил на нас последний взгляд, в котором смешались отчаяние и странная, почти отеческая жалость, а потом развернулся и побрел прочь. Не за Вальтером, нет. Скорее, ему самому нужно было побыть наедине со своими мыслями, принять неизбежное.

Мы переглянулись. Ни у кого не было ни малейшего желания праздновать возвращение. Воздух сгустился от предчувствия беды. Барни, обычно болтливый, молча потирал виски, его руки слегка дрожали. Эдварн стоял, уставившись в землю, его мрачное лицо было темнее грозовой тучи. Каэл методично, с щемящей монотонностью, чистил ножны своего меча.

Вскоре подошли интенданты, отвечавшие за склады. Молча, без лишних слов, они забрали у нас повозки с драгоценным продовольствием и увезли их вглубь города. Последний луч надежды, казалось, укатился вместе с колесами «Твердодревов».

— Ну что… Расходимся, что ли? — тихо произнес один из бойцов Крона.

Больше ничего и не оставалось. Мы молча попрощались друг с другом — не словами, а короткими кивками, взглядами, в которых читалось общее горе. И разбрелись по своим домам, как стадо приговоренных, получивших отсрочку до утра.

Я не пошел домой. Во мне кипела отчаянная, бессильная ярость. Неужели все так и закончится? Мы привезли еду, чтобы спасти людей от голода, лишь для того, чтобы наутро их же и погубить? Картины с площади Серебряного Ручья, эти бесследно исчезающие люди, стояли у меня перед глазами. Я не мог с этим смириться.

Я побежал догонять Горста и нашел его у входа в казармы. Он стоял, прислонившись лбом к холодному каменному косяку, его могучая спина дышала тяжело и прерывисто вздымалась.

— Капитан! — выдохнул я, подбегая.

Он медленно обернулся. Его взгляд был пустым и усталым, каким я не видел его никогда.

— Макс… Иди домой.

— Капитан, вы же понимаете, что будет завтра? — не сдержался я, и голос задрожал от нахлынувших эмоций. — Мы видели, как проходила Инициация в Серебряном Ручье! Если все пойдет по тому же сценарию, в городе не останется никого, кроме вас и ваших стражников! Мы привезли еду для мертвых!

Горст закрыл глаза и с силой провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с себя усталость и груз ответственности.

— Я понимаю, мальчик. — его голос был глухим и надтреснутым. — Я все понимаю. Но я ничего не могу сделать. Ничего.

— Но вы же капитан гарнизона! Вы можете… я не знаю… отказаться? Эвакуировать людей? Устроить бунт?

Он горько усмехнулся, и в этой усмешке не было ни капли веселья.

— Бунт? Против Империи? Против Системщика? — он покачал головой. — Это все равно что спорить с ураганом. Он один может выкосить весь наш гарнизон, даже не испачкав свою мантию. Нет. Ослушаться — значит подписать смертный приговор не только себе, но и всем, кто последует за мной. А потом инициация все равно состоится, только станет еще кровавее.

Он положил свою тяжелую, мозолистую руку мне на плечо. Его взгляд стал чуть мягче, почти отеческим.

— Иди домой, Макс. К Орну. Проведи этот вечер с семьей.