Снизу мне помогал Орн. Он готовил смоляную замазку — растапливал куски смолы, смешивая их с пеплом и толченой соломой для прочности. Затем он подавал мне готовую массу в ведерке на веревке. Я закладывал щели между досками и стеной, тщательно промазывая стыки густой, липкой, дымящейся массой. Едкий, горьковатый запах смолы смешивался с запахом свежего дерева.

Солнце медленно катилось к горизонту, окрашивая небо в багряные и золотые тона. Мы трудились не покладая рук. Пот тек с меня ручьями, заставляя забыть о боли в мышцах. В этой монотонной, физической работе был свой, особый медитативный смысл. Руби, пили, забивай, замазывай. Простые действия, ведущие к ясному, очевидному результату.

Закончили мы уже в сумерках. Последнюю доску я прибил, когда первые звезды уже зажглись на потемневшем небе. Спустившись с крыши, я почувствовал приятную, сладкую ломоту во всем теле. Мы с Орном молча обошли дом, снаружи и изнутри, проверяя нашу работу.

И он выглядел… иначе. Не богаче, не роскошнее. Но целостнее. Прочнее. Надежнее. Дверь, которую мы чинили еще до осады, ровно стояла на своих петлях, щели в стенах были тщательно заделаны смолой, а главное — над нашими головами теперь была целая, пусть и грубая, но настоящая крыша. Она не протекала, не пропускала ветер. Она была нашей крепостью, нашим тылом. Нашим домом.

Усталые, но довольные, мы наскоро ополоснулись ледяной водой из кадки, смывая пот и прилипшую стружку. Вода обжигала кожу, заставляя взбодриться. Переодевшись в сухое, мы вынесли во двор табуретки и сели, молча глядя на плоды нашего труда.

Тишина вечера была уже не гнетущей, а мирной. Слышно было, как где-то далеко кричали дети, лаяли собаки, приглушенно говорили соседи. Жизнь возвращалась в город. Медленно, с болью, но возвращалась.

— Ничего. — наконец произнес Орн. — Теперь хоть жить можно, а не просто выживать.

Я просто кивнул, разделяя его чувство. Этот крошечный островок порядка, созданный нашими руками посреди хаоса, значил для меня больше, чем все геройские звания и благодарности капитана.

Мы уже собирались заходить внутрь, чтобы наконец-то выспаться в нормальных условиях, как со стороны калитки послышались четкие, размеренные шаги. Я сразу насторожился, но через мгновение расслабился — это был не скрытный крадущийся шаг Клейна или его головорезов, что обещал вернуться. Это была твердая, уверенная поступь военного.

К калитке подошел молодой стражник в потертой, но чистой кольчуге, с копьем за спиной. Его лицо было серьезным, но без угрозы. Он вежливо кивнул нам обоим.

— Макс? — обратился он ко мне, выдерживая неформальный, но уважительный тон.

— Он самый. — ответил я и сделал шаг вперед.

— Капитан Горст передает, что ждет вас завтра на рассвете на плацу у северной башни. — отчеканил стражник. — Сказал передать: «Не опаздывать. С завтрашнего дня расслабляться будет некогда».

— Передайте капитану, что я буду. — так же четко ответил я.

Стражник кивнул, развернулся и тем же размеренным шагом удалился.

Я смотрел ему вслед, и внутри меня что-то щелкнуло. Тревога? Нет. Нетерпение. Предвкушение. Капитан сдержал свое слово. И с завтрашнего дня для меня начнется новая жизнь. Жизнь, в которой мне предстояло не просто выживать, а учиться. Становиться сильнее. Разбираться в законах этого мира. И, возможно, наконец понять, кто же я такой на самом деле — жалкий перебежчик из другого мира, случайный обладатель Системы или тот самый проклятый Творец.

Ночь обещала быть короткой. А утро — интересным.

Глава 3

Утро ворвалось в мою жизнь не ласковыми лучами солнца, а железным скрежетом каждой мышцы в теле. Я проснулся от того, что всё моё существо единогласно и громко заявило протест против самого факта существования. Веки были тяжелыми, как свинцовые ставни, и потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы заставить их подняться.

Потолок над головой был целым. Целым! Это был первый позитивный сигнал от реальности. Никаких просветов, через которые сочилась сырость. В доме пахло старым деревом, смолой и покоем. Тишину нарушал только размеренный, немного хриплый храп Орна, спавшего в своем углу.

Стон застрял у меня в горле, когда я попытался сесть. Казалось, кто-то невидимый вставил раскаленные иглы между моих позвонков и наполнил мышцы ног и рук расплавленным свинцом. Дух говорил: «Вставай, слабак!», а тело отвечало: «Иди ты на ###, герой, я ещё пять минут».

Но дисциплина оказалась сильнее мышечной боли. Я с трудом, буквально по сантиметру, оторвал себя от кровати и побрел к кадке с водой. Ледяная влага обожгла кожу, смыв остатки сна и заставив взбодриться. Я умылся, с наслаждением чувствуя, как холод проникает внутрь, притупляя самые острые углы боли.

Взгляд упал на Топор, прислоненный к стене рядом с кроватью. Рукоять казалась теплой, живой. Я взял его в руки, и знакомое чувство уверенности, почти родственности, потеплело внутри. Мимио отозвался едва уловимой вибрацией, сонным и усталым, но обнадёживающим: «Я здесь. Мы справимся».

Предвкушение гнало меня вперед, заставляя игнорировать протесты мышц. Сегодня начиналось настоящее обучение. Не бессистемная борьба за выживание, что была до сих пор, а осмысленный путь под руководством одного из сильнейших воинов, которых я видел в этом мире. Капитан Горст был прагматиком, человеком действия. У него можно было научиться настоящей, прикладной силе.

Я на мгновение замедлил шаг, выходя на утреннюю, еще прохладную улицу. Воздух был свеж и прозрачен, пах дымом и влажной землей. Я вдыхал его полной грудью, и в голове прокручивался единственный, но очень важный вопрос: сколько можно открыть Горсту?

Эдварн знал о моей самой опасной тайне — способности мгновенно перенимать умения. И он до сих пор хранил молчание, связанный железной клятвой и, возможно, чувством долга. Это был мой главный козырь. Капитан знал о «лечебных свойствах моего семейного амулета» — удобной легенде, которую мы сочинили. Этого было достаточно. Было бы верхней глупостью раскрывать ему механизм мгновенного обучения, пока в городе находился Аррас с его командой. Один неверный взгляд, одно неосторожное слово — и меня ждала «немедленная смерть без суда и следствия» за запрещенное искусство Творца.

Я решил для себя, что буду осторожен. Чертовски осторожен. Я не собирался месяцами топтаться на месте, притворяясь неумехой. Но я буду максимально сдерживаться, маскировать свои