— Опять эта дрянь сломалась! Третий раз за месяц!

Я почувствовал, как что-то во мне откликнулось. Руки сами потянулись к сломанному агрегату. Не дожидаясь приглашения, решительно шагнул вперёд.

— Можно?

Фёдор смерил меня недовольным взглядом, но махнул огромной, как лопата, рукой. Мол, валяй, смотри, раз такой умный.

Несколько минут молча изучал сложную систему шестерней, ремней и рычагов. Под курткой недовольно пискнул Рат — ему явно не нравился запах горелого масла. А мне нравился. В этом хаосе металла и механизмов была своя логика, своя красота.

В прошлом, когда я был мальчишкой, мы с семьёй жили в деревне. Да, да, в той самой деревне, где были колодцы и не было водопровода. Удивительно, не правда ли? Но… технологии всегда граничат с нищетой. Увы, свой путь шеф-повара я начинал из грязи. И чтобы выжить, отец учил меня всему. Абсолютно всему, чему только было можно. Не могу сказать, что мне это нравилось. В то время, как другие мальчишки бегали по улицам с деревянными «пистолетами», я сидел и изучал механику. Самую простую, какая могла пригодиться в деревне.

Однако на протяжении всей жизни (пускай и не столь длинной, как хотелось бы) я ни разу не упрекнул в этом своего отца. Его уроки дали мне возможность стать тем, кем я являюсь… то есть, являлся в прошлом. В общем, вы поняли.

— Тут не просто износ детали, — наконец произнёс я, выпрямляясь и отряхивая руки. — Тут сама конструкция изначально неудачная. Передаточное число подобрано неправильно, из-за этого идёт слишком большая нагрузка на ведущую ось. Она и горит постоянно.

Нагнулся, подобрал с пола кусок угля. Не обращая внимания на сажу, прямо на каменном полу начал чертить схему. Линии получались быстрыми, точными — руки всё помнили, и от этого меня даже захлестнул лёгкий азарт.

А ведь я могу не только готовить! Спасибо, батя…

— Смотрите. Если переставить вот эту шестерню сюда, а здесь добавить небольшой противовес для балансировки, вы не только почините круг, но и увеличите его мощность процентов на тридцать. При этом нагрузка на ось снизится вдвое.

Чертил и объяснял, руки двигались уверенно, а в голове выстраивались расчёты.

Фёдор сначала смотрел на чертёж скептически, скрестив на груди могучие руки. Брови нахмурены, губы поджаты. Но чем дольше он изучал схему, тем больше разглаживались суровые морщины на его лбу. Наклонился ниже, вглядываясь в детали, что-то прикидывал в уме, шевелил губами.

— А голова у тебя, повар, варит, — наконец с явным уважением протянул он, выпрямляясь и глядя на меня уже совсем другими глазами. В них появился живой интерес, почти восхищение. — Показывай, как делать будешь.

* * *

Когда мы с Фёдором закончили, точильный круг запел совершенно по-новому. Вместо того кошмарного скрежета и натужного воя, который раньше резал уши, теперь звучал ровный, мощный гул — будто огромный шмель проснулся и решил показать, на что способен. Кузнец нажал на педаль, и этот здоровенный каменный диск завертелся с такой лёгкостью, словно был сделан из пуха.

Фёдор взял старый, покрытый ржавчиной топор и с довольной ухмылкой провёл его лезвием по вращающемуся кругу. Тут же взвился сноп золотых искр — настоящий фейерверк прямо у меня перед носом. Красота неописуемая.

— Ну, повар, удивил, — прогудел кузнец, откладывая инструмент в сторону. — Снимаю шляпу. Твой казан, что заказывал, забирай даром. Считай, честно отработал.

Он кивнул в сторону угла, где стоял новенький, блестящий чугунный казан — просто загляденье. Но я почему-то смотрел не на него. Моё внимание целиком поглотил огонь в горне, эти могучие молоты, развешанные по стенам, наковальня, исхлёстанная тысячами ударов и хранящая в себе историю сотен изделий.

Фёдор проследил направление моего взгляда и хмыкнул с пониманием.

— Раз голова варит, посмотрим, что с руками творится, — сказал он. — Хочешь попробовать себя в деле? Выкуй нож. Настоящий боевой клинок, не какую-нибудь кухонную железку.

У меня глаза загорелись азартом. Одно дело — понимать механику процесса умом, и совершенно другое — самому схватиться с металлом, заставить его подчиниться своей воле, вдохнуть в него форму и смысл.

— Хочу, — ответил я без малейших колебаний.

Я схватил молот, и он показался мне на удивление лёгким — будто создан специально под мою руку. Фёдор щипцами подцепил раскалённую добела заготовку из пламени горна и аккуратно положил её на наковальню. От металла шёл жар, как от маленького солнца.

— Бей, — коротко скомандовал кузнец.

Я размахнулся и ударил. Слишком сильно, как выяснилось. Металл поддался, но как-то неправильно, изогнувшись под нелепым углом. Попытался исправить вторым ударом — стало только хуже. Через несколько минут мучений первая попытка превратилась в бесформенную, перекрученную железную загогулину, на которую было стыдно смотреть.

— Ещё раз, — невозмутимо произнёс Фёдор, швыряя испорченный кусок в ведро с водой.

Вторая попытка пошла осмысленнее. Я старался бить ровнее, вкладывая силу, но не слепую ярость. Заготовка медленно начала вытягиваться, обретая очертания настоящего клинка. Сердце забилось быстрее от предвкушения успеха. По знаку кузнеца я опустил раскалённый металл в бочку с маслом для закалки. Раздалось шипение, поднялся пар и… тихий, но отчётливый треск. На лезвии пролегла тонкая, как волос, но смертельная трещина.

— Ты его лупишь, а не слушаешь! — донёсся с потолочной балки писклявый, полный разочарования голос Рата. — От него теперь пахнет страхом и перегретым металлом, а должен пахнуть силой и уверенностью!

Фёдор, конечно, крыса не слышал, но сказал практически то же самое, тыкая толстым пальцем в мой провальный клинок.

— Металл нужно понимать, чувствовать, — объяснил он терпеливо. — Ловить, как он дышит под молотом, как отзывается на каждый удар. А ты его просто молотишь, как упрямого осла, который не хочет идти домой.

Он забрал у меня молот и повесил обратно на место среди остальных инструментов.

— Иди домой, повар. На сегодня довольно экспериментов. Кузнечное дело — это не только сила и ум, понимаешь? Это особое чутьё, внутреннее зрение. А оно у тебя пока крепко спит.

Я кивнул, хотя внутри всё ещё горело желание попробовать снова. Но кузнец был прав — металл требовал не только мускулов, но и души.

* * *

Я вернулся в «Очаг» и сразу понял — день пошёл наперекосяк с самого утра. А тут такая картина развернулась: Настя с Дарьей устроились за большим столом и заливались смехом, словно услышали