Последние слова он произнёс с особым нажимом, глядя прямо в чёрные глазки Хур-Хура.

— И потому я, как вице-президент Ходдимира, как гарант соблюдения законности и порядка, заявляю: действия капитана Волка будут расследованы. А ваше пособничество террористу, господин президент, — Грейдер сделал ещё одну убийственную паузу, — ставит под большое сомнение вашу способность и дальше занимать этот высокий пост.

Это был удар под дых. Прямой, безжалостный, публичный.

Хур-Хур замер. Огромный пушистый шар, казалось, сжался. Он смотрел на Грейдера, и в его взгляде больше не было растерянности. Только холодная, первобытная ярость. Ярость лидера, которого предали. Лидера, чьё имя втоптали в грязь.

Грейдер выдержал его взгляд, не моргнув. Его лицо оставалось маской холодного, государственного спокойствия. Но внутри он ликовал.

Шах. И, кажется, мат.

Он развернулся и, не говоря больше ни слова, направился к выходу, оставляя за собой ошеломлённую тишину, растерянных журналистов и президента, который только что понял, что его враг готовит смертельный удар.

Война за власть в Ходдимире только началась.

И первый выстрел сделан.

Глава 10

Бастион

Несколько дней назад…

Тюремный блок «Бастион» гудел, как улей.

Не тот гул, что издают пчёлы, а тот, что издаёт улей, в который засунули бензопилу.

Непрерывный, разрывающий барабанные перепонки вой сирены смешивался с вибрацией, проходившей по стенам, полу и даже по воздуху, заставляя зубы мелко дрожать.

Красные лампы аварийного освещения, мигая с дьявольской периодичностью, бросали на всё тревожные, кровавые блики, превращая стерильные коридоры в декорации к фильму ужасов.

В камере для особо опасных преступников, лишённой даже намёка на удобства, на нарах сидели двое.

— Что это? — прорычал Змей. — Нас бомбят? Это Волк? Он решил разнести к чертям весь город? Мы же на воде… мы же потонем…

Моника даже не повернула головы. Она сидела, обхватив колени руками, и её неподвижность в этом вибрирующем, воющем аду казалась противоестественной.

— Я так и знал, что этим всё кончится, — продолжал Змей. — Ты его видела? Этот проклятый самодовольный ублюдок! Он уже не человек…

— Ты тоже, — буркнула аксидианка. Она не могла отделаться от воспоминания о том, как легко Волк подчинил себе её волю, эти кошмарный красные глаза… она больше не хотела их видеть. Никогда.

— Не в этом смысле, — отмахнулся Змей. — Волк — чудовище. Ты бы видела…

— Заткнись, — прошипела она. — И слушай.

— Что слушать⁈ — огрызнулся Змей, его хвост нервно дёргался. — Этот вой⁈ У меня сейчас мозги превратятся в кисель!

— Твои мозги уже кисель, — отрезала она. — И если ты не заткнёшься, я помогу им вытечь. Это не бомбёжка.

— А что тогда⁈ — не унимался он. — Цунами? Водяной смерч? Вторжение гигантских крабов-мутантов с морского дна?

Моника медленно повернула к нему голову. Её жёлтые глаза, обычно горевшие огнём, сейчас были похожи на два потухших уголька, в глубине которых тлела едва заметная искорка чистой, концентрированной ярости.

— Это тревога, идиот. Стандартный протокол. Слышишь? — она прислушалась. — Нет взрывов. Нет стрельбы. Только сирена и вибрация. Вероятно, где-то на верхних уровнях сбой системы или учения.

Она говорила это, но сама себе не верила. Ведь пару выстрелов они всё же слышали…

Ярость, кипевшая в ней после провала, сменилась холодной, звенящей пустотой. Она прокручивала в голове последние события снова и снова, как заевшую пластинку. Их провал. Захват. И безразличие. Гробовое, оглушительное безразличие от того, кто их нанял.

Роберт не попытался их вытащить.

— Он нас бросил, — наконец произнесла она, и в её голосе не было ни удивления, ни обиды. Только констатация факта, холодная и острая, как осколок стекла. — Этот ублюдок в рубашке туриста. Мы были для него просто расходным материалом.

Змей замер, сквозь пелену злости до него дошло.

— Блин…

— Помнишь, что он нам обещал за провал задания? — продолжала Моника. — А ведь мы провалили задание. С треском. Нас повязали, как школьников. И теперь мы — обуза. Лишние свидетели. Пешки, которых сбросили с доски, чтобы отвлечь внимание от более важных фигур.

— Нас казнят, — выдохнул Змей. — Или сгноят здесь. В этой вонючей коробке.

— Заткнись, — снова отрезала она, отворачиваясь к стене.

И в этот самый момент, перекрывая вой сирены, раздался сухой, отчётливый щелчок.

Он был негромким, но в этом аду из звука и вибрации он прозвучал, как выстрел. Магнитный замок на их камере пискнул в последний раз и погас. Массивная бронированная дверь с тихим, почти издевательским шипением отъехала в сторону, открывая им путь в пустой, залитый красным светом коридор.

Они замерли, не веря своим глазам.

— Какого хрена? — прошипел Змей, недоверчиво щурясь. — Это ловушка? Или нас сейчас просто пристрелят?

Моника молчала. Она смотрела в открытый проём, и в её потухших глазах снова разгорался огонь. Но это был уже не огонь ненависти. Это был огонь надежды. Дикой, безумной, отчаянной.

— Шанс, — прошептала она. — Похоже, произошёл системный сбой.

Она поднялась. Её тело, уставшее и униженное, вдруг налилось силой, напряглось, как сжатая пружина.

— Идём. Быстро. Пока охранники не очухались.

— Да куда идти-то⁈ Они же повсюду!

— Они заняты, идиот! — рявкнула Моника, выталкивая его из камеры. — Весь этот цирк с сиреной будет нашим прикрытием! Двигайся, или я оставлю тебя здесь гнить!

Они выскользнули из камеры. Коридоры и впрямь опустели. Весь персонал, все охранники были либо в убежищах, либо пытались навести порядок на верхних уровнях, где разворачивалась драма с мнимым цунами.

Они бежали, стараясь держаться в тени, их шаги тонули в рёве сирен. Пару раз они натыкались на патрули, но те были слишком заняты эвакуацией и координацией действий, чтобы обратить внимание на двух беглых ящеров в тюремных робах. Охранники орали в коммуникаторы, размахивали руками и бежали в противоположном направлении. Никому не было дела до двух заключённых.

— Куда мы? — задыхаясь, спросил Змей, когда они,