– Спасибо за всё, – сказал я.

Она не повернулась, лишь чуть кивнула. Я вышел, тихо прикрыв дверь, и на лестнице остановился – глаза застилали слёзы. Сделал глубокий вдох и пошёл дальше.

На улице светило осеннее солнце, но тепла от него не было, как и от воспоминаний, которые мне велели забыть. Москва расступалась неохотно, словно не желая возвращать меня в прежнюю жизнь. Каждый шаг давался тяжело, и прохожие шли мимо, не замечая чужого горя.

Знакомые улицы казались бесконечными. Булочная, где покупал хлеб неделю назад. Скамейка, на которой собирались пенсионеры. Всё осталось прежним, но изменился я: побитый, отвергнутый, с привкусом поцелуя, обречённого на забвение.

В голове звучали её слова: «минутная слабость», «ошибка», «забудьте». Как будто чувства – карандашные заметки, которые можно стереть ластиком.

Подъезд встретил запахом кошек и сырости. Я медленно поднялся по лестнице и остановился на площадке второго этажа, чтобы перевести дыхание. Не от усталости, а от нежелания входить в пустую квартиру.

Ключ нехотя повернулся в замке, и я рухнул на кровать, не снимая пальто. Матрас привычно скрипнул, принимая измученное тело и израненную душу. Глядя на знакомые трещины потолка, я видел только её лицо в момент оргазма и глаза, отрешённые и холодные утром.

Закрыл глаза, но образы стали ярче.

– Тяжёлая неделя? – раздался спокойный голос.

Я резко сел, сердце ухнуло вниз. В кресле у окна сидел Таисий, невозмутимый, как всегда, в своём вневременном костюме. Его серебристые волосы мерцали в полумраке комнаты.

– Какого чёрта? – спросил я, с трудом сдерживая себя. – Как вы вошли? Что вы здесь делаете?

Таисия улыбнулся загадочной улыбкой, от которой хотелось одновременно плакать и что-нибудь разбить.

– Двери для меня не преграда, как и время. Я здесь, потому что вы снова сделали правильный выбор.

– Правильный? – я вскочил, сжимая кулаки. – Что вы знаете о правильности? Меня избили, использовали и выбросили! В чём тут правильность?

– Садитесь, – мягко сказал он. – Гнев вам не поможет.

– А что поможет? Ваши загадки? Ваши уроки? – я мерил комнату шагами, выплёскивая накопившееся. – Я устал от испытаний, устал от ваших выборов!

Таисий молчал, позволяя мне говорить. Я рассказывал обо всём: о несделанных фотографиях, о спасении Дарьи, о ночи близости и утреннем отвержении. Слова и эмоции смешивались в один бессвязный поток.

Когда силы иссякли, я упал на кровать. Таисий по-прежнему сидел напротив, спокойно сложив руки на коленях.

– Закончили? – тихо спросил он. – Готовы слушать?

Я кивнул, не имея больше сил спорить.

– Вы спасли женщину от насилия, рисковали собой ради другого. Разве это не правильный выбор?

– Но она…

– Отвергла вас? – он покачал головой. – Не всякое добро сразу вознаграждается. И не каждая награда приносит счастье.

Я молча смотрел на него.

– В прошлый раз вы могли шантажом получить власть над ней, удовлетворить низменные желания, но отказались. Помните, каково это было?

Я кивнул, вспоминая тяжесть несостоявшегося греха и облегчение от правильного выбора.

– Теперь вы получили близость как дар, а не через шантаж, – сказал Таисий. – Чувствуете разницу?

– Чувствую, – признал я неохотно. – Но почему она…

– Потому что у неё свои страхи и свои решения, – Таисий поднялся и подошёл к окну. – Вы не можете контролировать чужой выбор. Только свой.

За окном сгущались сумерки. Фонари загорались лениво и нехотя, словно звёзды на пасмурном небе.

– Я устал, – выдохнул я. – К чему эти уроки? Что вы от меня хотите?

Таисий обернулся, в его светящихся глазах промелькнуло сочувствие.

– Я ничего не хочу. Это вы должны понять, чего хотите сами. Каждый ваш поступок – шаг к пониманию себя. В прошлый раз вы отказались быть подлецом. В этот – выбрали быть героем. Чувствуете, как меняетесь?

Я задумался. Действительно, что-то во мне менялось – под слоями привычного цинизма проклёвывалось нечто забытое и важное.

– Но это больно, – тихо признался я. – Делать правильные вещи – больно.

– Да, – согласился Таисий. – Но альтернатива – стать тем, кем вы были в несуществующем будущем. Тем, кто фотографировал женщину в бане, кто шантажировал и брал силой. Хотите вернуться туда?

– Нет, – вырвалось само собой.

– Вот видите, – он улыбнулся. – Вы уже не тот, кем были неделю назад. И это только начало.

– Начало чего?

– Узнаете, когда придёт время, – загадочно ответил он. – Пока отдыхайте, залечивайте раны. И помните: не все награды приходят сразу. Иногда нужно подождать.

Он направился к двери, но я вдруг окликнул его:

– Таисий! Я увижу её снова? Дарью?

Он обернулся с улыбкой, знающей чуть больше, чем хотелось бы мне.

– Все пути куда-то ведут, Леонид. Даже те, которые кажутся тупиками. Доверьтесь процессу.

Он вышел, оставив меня наедине с сумерками и мыслями. Я лежал, разглядывая потолок, и чувствовал неожиданное спокойствие. Да, было больно, я потерял то, что только обрёл. Но внутри уже теплилось понимание, что поступил правильно, что стал чуть лучше, чем раньше.

За окном загоралась вечерняя Москва. Возможно, Дарья тоже сейчас смотрела в окно и думала обо мне. Или пыталась забыть. У каждого свой путь, как сказал Таисий. А мой, похоже, только начинался.

Глава 9

Бутылка портвейна стояла на кухонном столе, молчаливый свидетель – уже третья за неделю. Елена держала бокал обеими руками, словно пытаясь согреться, и смотрела в окно на московские крыши. Я замер в дверном проёме и наблюдал за ней. С того вечера в ванной прошло немало времени. Вино стало регулярным его спутником.

– Опять пьёшь? – постарался я сказать спокойно.

Она вздрогнула, не оборачиваясь. Портвейн плеснул в бокале тёмной волной.

– Устала на работе. Имею право расслабиться.

Я сел напротив. На столе, кроме бутылки, лежали недоеденный бутерброд и пепельница с тремя окурками. Елена курила редко, только когда нервничала. Сейчас от неё пахло табаком и сладким вином.

– Может, поговорим? – осторожно предложил я.

– О чём? – она наконец повернулась.

Под глазами залегли тени, волосы, обычно аккуратные, тускло спадали прядями. В уголках губ застыла горечь человека, узнавшего о себе что-то неприятное.

– О том, что происходит. Ты ведь пьёшь не просто так.

– Леонид, – устало перебила она. – Давай не будем.

Я кивнул, понимая, о чём мы молчим: о вечере, когда я подсматривал за ней в ванной, о её крике, о моём позоре. О том, как потом сидели здесь же, избегая взгляда друг друга, пока я бормотал извинения, а она молча курила.

Странно, но я одновременно чувствовал вину и мерзкую гордость. Вину – что довёл её до такого состояния, гордость – что мог на неё так повлиять. Мерзкое чувство, но честное.

– Хочешь, приготовлю