основу — с лёгким защитным заклинанием. Без фанатизма, чтобы не светиться, но достаточно, чтобы часть силы заклятья ушла в ткань. А нить пусть держит физику. Болт, нож, копьё. Если кто шарахнет по тебе чем-то серьёзным, ни рубашка, ни плащ не помогут. Зато от мелкой пакости и случайного ударчика — спасёт.
Таэлис помолчал, прикидывая. В его голове уже складывалась схема: рубашка, которая выглядит как обычная одежда чиновника, но внутри у неё — скрытая сетка, связанная тонкими линиями в единый контур. Не броня героя. Страховка для того, кто привык выживать между строк.
— Чтобы это выглядело как что-то, что я мог купить на жалование писаря, — добавил он наконец. — Без золота, без вычурных деталей. Цвет — обычный. Серый, тёмно-зелёный, что угодно, лишь бы не бросалось в глаза.
— Ты требуешь чудес, — протянул норд, но в голосе у него уже слышалась жёсткая заинтересованность. — Лёгкий, гибкий доспех, который никто не увидит, который держит копьё, болт и немного магии. И чтобы выглядел как тряпка.
— А ты разве не для этого родился в городе двемеров? — сухо спросил эльф.
Кузнец расхохотался, коротко, хрипло.
— Ладно, ладно. Умеешь сказать гадость, чтобы мастер проснулся. — Он бросил моток нити на стол. — Оставь её мне. Принеси через день ткань, какую сам захочешь носить сверху — я под неё буду подгонять. Сделаем тебе рубашку. Не бессмертие, но шанс, что после первой стычки тебя не понесут к жрецам в тряпке.
— И стоимость? — деловым тоном уточнил Илвасион.
— Стоимость… — кузнец прищурился. — За такую работу с тебя взяли бы тройную цену. Но ты приносишь мне повод подумать. А в этом городе это роскошь. Пусть будет как за хороший поддоспешник и ещё услуга в долг.
— Опасно брать долги у людей с молотами, — заметил писарь.
— Опаснее — ходить по Маркрафту без защиты, — парировал мастер. — Иди. Я не люблю, когда над ухом дышат, пока я думаю. И не вздумай умирать раньше, чем примеришь это чудо. Мне интересно, сколько оно выдержит.
Илвасион поднял жезл, кивнул и развернулся к выходу. У двери он на мгновение задержался и посмотрел на кузнеца, который уже проверял нить на натяжение, шепча себе под нос формулы измерений и креплений.
В подземном городе механизмы работали без лиц и имён. Здесь, наверху, этот норд, ругающийся и пахнущий углём, тоже был частью системы — только живой. И если объединить то, что он видел внизу, с руками тех, кто ещё не стал частью бездушного механизма наверху… у него может получиться своя, очень узкая, но реальная форма защиты.
Лёгкая рубашка, впитавшая в себя арамитные нити и упрямство одного кузнеца.
Между голой плотью и копьём.
Между писарем и могилой.
Они приехали в Маркрафт тихо, без фанфар и объявлений, как приезжают те, кому не нужно представляться.
Илвасион заметил их не сразу. День был серым и вязким, над городом висела низкая мертвая туча, словно кто-то прикрыл дыру в небе грязной тряпкой. Писарь возвращался из магистрата к лавке зачарованных свечей, думая о реестрах, нижних складах и новой рубашке, которой ещё только предстояло стать доспехом. Он уже почти свернул в переулок, когда почувствовал, как пространство впереди слегка сжалось.
На площади перед лестницей к крепости стояли люди в одинаковых плащах — тяжелых, светлых, с золотистыми обводами по краям. На груди у каждого — знак Стендара: круглый медальон, разделенный внутренними линиями, будто солнце, нарисованное рукой фанатика. Это были не местные. Стражи Стендара, прибывшие из других краев. Гости, которых никто не звал, но всем теперь приходилось терпеть.
Они разговаривали с городской стражей, с каким-то помощником магистрата, с парой торговцев. Спокойно, без крика, без угроз. Но каждый, кто стоял рядом, выглядел чуть ниже ростом, чем был на самом деле. Рядом с ними воздух становился уже.
Илвасион почти прошёл мимо, привычно опустив взгляд, как делает любой разумный человек, оказавшийся рядом с группой людей, уверенных, что их бог любит только их. Но вдруг почувствовал, как что-то упёрлось в него взглядом.
Он поднял глаза.
Один из стражей смотрел прямо на него. Высокий, светловолосый, с лицом, которое могло бы быть добрым, если бы не глаза. В них была не ярость, не горячая ненависть, а что-то холодное, тяжёлое, как каменная глыба на краю обрыва. За ним повернулись ещё двое. И все трое прожигали его так, будто он уже стоял с петлёй на шее.
Эльф невольно сбился с шага. Плечи чуть напряглись, пальцы сами нашли рукоять жезла под плащом. Он не сделал ничего вызывающего — просто шёл по площади, как сотни таких же. Но эти люди смотрели на него так, словно узнали. Не внешность. Не одежду. Что-то под кожей.
Он отвёл взгляд, прошёл мимо, стараясь не ускорять шаг. Спиной чувствовал их взгляды, как горячие иглы. В переулок свернул слишком резко и только там позволил себе вдохнуть поглубже.
«Показалось», — решил он через минуту, когда сердце перестало отбивать тревогу. Новая группа ревнителей, нервные, подозрительные, увидели эльфа в городе, где их бог не слишком популярен. Что с них взять? Они ненавидят всё, что не соответствует их картине мира. Сегодня посмотрели на него, завтра забудут.
Он сам почти в это поверил. Почти.
На следующий день они стояли у ворот магистрата. Опять он вышел позже обычного, прижимая к боку папку с жалобами и отчетами. И опять почувствовал это давление, прежде чем увидел их. Стражи разговаривали с городской стражей, обменивались короткими фразами. Один что-то записывал в свиток. Другой проверял знаки на груди входящих. Никто не задерживал его взгляд дольше пары мгновений. Кроме них.
Как только Таэлис ступил на лестницу, трое словно одновременно повернули головы. Взгляды упали на него, как ножи. Никаких слов. Никаких обвинений. Только взгляд. Слишком долгий, слишком плотный, чтобы быть случайным.
Он почувствовал, как будто ему в грудь положили горячий камень.
Сделал вид, что не заметил. Пр прошёл мимо. Один из стражей качнул головой чуть-чуть, еле заметно, как человек, увидевший в толпе знакомую метку. Не друга. Вещь.
Так повторилось ещё дважды. В разных частях города. У рынка. На мосту. Один сменялся другим, но реакция была одинаковой: как только он попадал им в поле зрения, один или несколько представителей ордена замирали и смотрели на него так, как смотрят на преступника, которого пока нельзя арестовать, но уже