Он закурил. Дым поднялся вверх, не рассеиваясь, формируя узоры в воздухе. Виды и картины, которые я знал наизусть. Сцены из наших общих воспоминаний — победы и потери в Кровавой Пустоше, где кровь смешивалась с песком. Дым танцевал, как живой, напоминая о цене. Неужели я не заслужил Тишины?

— Останься, — сказал Кюнс. — Зачем тебе идти дальше? Здесь ты можешь быть счастлив. Просто Киром. Не Восходящим, не героем, не Кровавым Генералом. Обычным человеком, честным тружеником, каким ты всегда хотел быть и был в душе, без всей этой суеты.

Я посмотрел на него. На спокойное лицо, изборождённое морщинами. На загорелые, натруженные руки. На землю, которую он пахал. На семена кхеры, что вот-вот взойдут. И мне захотелось остаться. По-настоящему. Сердце сжалось, как в тисках, кулаки непроизвольно стиснулись, ногти впились в ладони. Это был удар под дых — Тишина знала, куда нужно бить.

Но потом я вспомнил. Друзья шли со мной через эту дрянь, рискуя всем. А впереди ждал бой — настоящий, где каждая капля Крови и каждая Руна решит исход. От меня зависело их выживание. Если я останусь здесь, они без меня пропадут. Я их подведу. Это был мой план.

— Я не могу, — сказал я. — Прости…

И встал. Ноги дрожали, но я заставил их двигаться.

Кюнс кивнул. Без удивления. Просто кивнул, как будто ждал этого.

— Я знал, что ты так скажешь, — улыбнулся он. — Иди. Но помни — здесь ты всегда будешь дома. И никогда не будешь один.

И я пошёл. Не оглядываясь. Не думая. Просто шагая сквозь Тишину, фокусируясь на силуэтах впереди. Каждый шаг — маленькая победа над собой.

Но Тишина не сдавалась.

Шаг, ещё один, и вот серость снова дрогнула. Я увидел дерево. Не фантом из марева, а настоящий вяз, высокий, с раскидистой кроной, с густой листвой, шелестящей на ветру. Ветру, которого в Тишине быть не могло. Светлана стояла у ствола. В белом платье — том самом, лёгком, с вырезом, в котором я видел её в последний раз в воспоминаниях из моего прошлого мира. Волосы распущены, ветер играет ими, так словно тоже был в неё влюблён.

— Кир, — она улыбнулась. — Ты пришёл.

Я не мог дышать. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот разорвёт рёбра, в горле встал ком, руки вспотели. Это была она. Настоящая. Живая.

— Я ждала тебя, — сказала она. — Так долго.

Я подошёл ближе. Не думая. Не размышляя. Ноги несли сами, как в трансе.

— Я ждала тебя, — прошептала она. — Здесь. В этом месте. Я знала, что ты придёшь ко мне.

Её рука коснулась моей щеки. Тепло. Настоящее, живое тепло. Я почувствовал, как слёзы катятся по лицу — горячие, солёные, которых не должно было быть в Тишине. Грудь сдавило, дыхание сбилось, кулаки задрожали.

— Останься со мной, — прошептала она. — Пожалуйста. Мне одиноко здесь одной.

И я чуть не остался. Почти. Ещё мгновение — и я бы послал всё к чертям: обещания, обязанности, группу, план. Наплевал бы на Восхождение, товарищей и взаимовыручку. Всё забыто. Потому что передо мной стояла Светлана. Моя Светка. Живая. Настоящая. Вот только моя Светка никогда бы от меня такого не потребовала и даже не заикнулась бы о подобном. Похожа, но это была не она.

А потом пришли вспомнания. Как держал в руках её истлевшие кости. Как хоронил своими руками, роя могилу в той холодной земле. Как говорил прощальные слова над свежей насыпью. Боль проникла во внутренности эффективней чем техномеч Соболя.

— Ты мертва, — прошептал я. — Я похоронил тебя. Тебя больше нет.

Улыбка Светланы исчезла. Лицо исказилось в гримасе боли, под кожей проступили чужие, уродливые черты, напоминавшие человека лишь отдалённо — маска слетела.

— Может, и мертва, — прошептала она. — Но здесь я живая. Здесь я твоя. Останься.

— Прости, — прошептал я. — Я не могу.

И пошёл. Не оглядываясь. Не думая. Просто шагая сквозь Тишину, фокусируясь на боли, как на якоре. Выбрать прошлое или настоящее? Ответ не очевиден. Я выбрал настоящее — группу, бой, шанс на Восхождение.

Пока я шёл, видел, как другие реагируют на Тишину. Чор вздрагивал всем телом, когда невидимая рука касалась его плеча, — его синяя морда кривилась в гримасе отвращения, кулаки сжимались, он рычал тихо, как загнанный зверь. Соболь стискивал рукоять техномеча так, что побелели костяшки, взгляд его фиксировался на чём-то невидимом для меня, плечи напрягались, готовые к удару. Лис останавливалась резко, как от толчка, прислушивалась к звукам, которых не было, — её губы шевелились в беззвучном ответе, руки дрожали, сжимая ремень рюкзака. Ами замирала, как статуя, когда что-то трогало её душу, — лицо её бледнело, губы сжимались в тонкую линию, но она заставляла себя шагнуть вперёд.

И я понял. Тишина не была одинаковой для всех. Она показывала каждому то, что он больше всего хотел видеть, от чего хотел убежать, что больше всего боялся потерять. Для меня — потерянные близкие. Для них — что-то неизвестное. Что-то своё. В чём я не сомневался, так это в том, что это не менее болезненно для них, чем мои видения для меня. Но мы шли. Все продолжали путь. Потому что знали, если остановимся — останемся здесь навсегда, в этом странном измерении, где призраки побеждают живых.

Когда мы уже едва брели, тогда Тишина кончилась.

Мы вышли из серого марева на яркий, ослепляющий свет. Реальность вернулась рывком, как звонкая пощёчина. Цвета, звуки, воздух — всё хлынуло обратно, напоминая, что мы ещё в игре. Но с этим светом пришло понимание. Мы прошли тест. Теперь — вперёд, там ждёт бой.

Перед нами стояла Цитадель. Не руины и мрачные развалины, заваленные сугробами. Она была целой. Неприступной. Сияющей. Словно её только что отполировали до блеска хрома, и теперь она стояла, отражая низкое лиловое небо, как гигантский средний палец, показанный самой энтропии. Как будто время здесь заключило сепаратный мир с реальностью. Как будто Асиополь не пал, раздавленный пятой Хозяев Вечности. Как будто вся эта кровавая баня, показанная нам Руной-Сагой, просто дурной сон.

Но внутренний циник, закалённый в десятках боёв и предательств, вопил благим матом. Это была ловушка. Идеальная Цитадель Роршага. Место, где хранилась Чёрная Сфера — локальный артефакт Судного дня. Место, где заканчивалась надежда и начиналась суровая арифметика выживания.

Мы подошли ближе. В полной тишине, которая была куда тяжелее и гуще, чем та, из которой мы только что