Интерес. Подозрение. И всё же любопытство.

— Что вы имеете в виду? — голос Ильи Артуровича стал тише, но в нём появилась стальная нотка.

И тут он сам, неожиданно для себя, выпалил:

— У меня есть корабль, — граф запнулся, но продолжил. — Эсминец. Отец купил его у флота перед смертью. Сейчас стоит в «Ярцево», ржавеет.

Но затем его голос снова стал сухим:

— Зачем он вам? Там даже фарватера нет, чтобы вывести корабль в море. До сих пор не понимаю, зачем он был нужен отцу.

Я не дал графу времени на сомнения.

Я уже знал, что он почти согласился.

— Договорились, — сказал я, неожиданно протягивая руку.

Граф вздрогнул.

Он ещё какое-то время смотрел то мне в глаза, то на мою руку. Словно не веря во всё происходящее здесь, но в итоге ответил на рукопожатие. Его ладонь была холодной и шершавой.

— Хорошо, — мужчина произнёс это неуверенно, словно сомневаясь, что сделка состоялась. — Но позвольте теперь узнать: зачем вам военный корабль?

Я улыбнулся.

— Мне нужен бронепоезд. А теперь, благодаря вам, он у меня есть.

Граф резко поднял бровь.

— Вы…

Он не успел договорить, но в его глазах мелькнуло понимание.

— Бронепоезд, — спокойно закончил я. — Только лучше. Корабельная броня. Орудия. Защитные контуры. Ваш эсминец станет кулаком, с помощью которого я освобожу Балтийск от монстров.

Смольников задумался.

— И что я получу? — наконец произнёс он, словно проверяя, насколько реальна эта сделка.

— Долю в предприятии. И возвращение в светское общество.

Мои пальцы постучали по столу. Голос стал увереннее:

— Ваше имя снова будет у всех на слуху. Не как забытого аристократа, а как совладельца лучшего и единственного в мире курортного вокзала. Места, куда будет приезжать вся элита империи, а актёры, певцы и музыканты будут стоять в очереди, чтобы выступить там на сцене.

Смольников медленно выдохнул.

Его плечи расправились. Я предложил ему не просто шанс, а дал план и готов был идти рядом ради его воплощения.

— Договорились, — сказал граф почти шёпотом.

— Тогда давайте обсудим условия, — ответил я, раскладывая перед собой бумаги.

После нескольких часов обсуждений мы наконец заключили сделку:

1. Железная дорога пройдёт через его земли, но не ближе двух верст от старой усадьбы — «чтобы шум не мешал».

2. Вокзал будет построен с концертным залом, рестораном и гостиницей. Название — «Смольниковский».

3. Корабль передаётся в полную собственность мне, но в официальных бумагах остаётся «во временной аренде», чтобы избежать лишних вопросов со стороны флотской канцелярии.

4. Доля графа — пятьдесят процентов от доходов вокзала, построенного на его территории.

— И последнее, — добавил Смольников, когда я уже подписывал предварительный договор. — Хочу, чтобы на открытии вокзала играл оркестр. Настоящий. Столичный.

Я усмехнулся:

— Думаю, это можно устроить.

Мы чокнулись бокалами. Сделка заключена.

Встреча затянулась гораздо дольше, чем я предполагал.

Граф Смольников оказался неожиданно приятным собеседником.

Его познания в области театральной жизни империи поразили меня.

Мужчина говорил о сцене, о музыке, о пространстве так, будто сам ставил спектакли.

— Если делать сцену, то обязательно с акустическими панелями из резонансного дерева, — говорил Илья Артурович, водя пальцем по скатерти. — И с амфитеатром. Чтобы даже с последних рядов всё было видно.

Он оживал с каждым словом.

— А вот здесь, — граф ткнул в воображаемую точку, — можно устроить зимний сад. Чтобы после спектакля гости могли прогуляться среди цветов под звуки камерного оркестра.

Я слушал, кивал, и в голове уже складывался образ будущего вокзала. Не просто транспортного узла. А настоящего культурного центра.

Когда я наконец вышел из ресторана «Золотой якорь», на востоке уже алело небо.

Колония «Павловск» просыпалась под первыми лучами солнца, игравшими на крышах домов.

Где-то вдалеке кричали чайки.

Сел в машину и одним глотком выпил энергетическое зелье.

Горькое, обжигающее, как ледяной душ после пыток. Но оно подействовало мгновенно: мысли прояснились, тело наполнилось силой.

Я рванул в путь, не теряя ни секунды.

Я должен успеть на торжество к младшей сестре.

На её первый шаг во взрослую жизнь. На её бал. Её день рождения.

Дорога пролетела почти незаметно.

Не потому, что я ехал быстро, а потому, что не видел ничего вокруг. Ни пейзажей за окном, ни поворотов, ни даже тех, кого обгонял.

В голове сначала крутилась только одна мысль: «У меня теперь есть боевой корабль».

Она стучала как метроном.

И следом пришла ещё одна: «Осталось только поставить его на рельсы и доставить к порталу в Новоархангельске».

Я мчался по пустой дороге и не мог сдержать дикой ухмылки. В этот момент я чувствовал себя безумцем, гением, триумфатором — всем сразу.

Глава 2

Особняк, арендованный для торжества, сверкал огнями как дворец перед коронацией.

Я подъехал, когда бал был в самом разгаре.

Высокие окна, мраморные колонны, широкая лестница у входа, уставленная кадками с розами, — всё это создавало ощущение праздника.

Это было посвящение Таси в светскую жизнь, её официальное появление.

Несмотря на то что мы находились в центральной колонии, я чувствовал себя так, словно попал в самое сердце имперской столицы.

Странное чувство. Но ничего более нарядного и помпезного я не видел ни в этой жизни, ни в прошлой.

У подъезда толпились слуги в ливреях, ожидая своих господ.

По обочинам дороги стояли многочисленные кареты и несколько автомобилей. Это признак того, что среди гостей были не только аристократы старой закалки, но и те, кто не боится прогресса.

Из открытых двухстворчатых дверей лилась музыка.

«Как тут могла поместиться столичная филармония?» — мелькнула у меня мысль.

Но стоило переступить порог особняка, как я понял: оркестр разместился на хорах, так называемых балконах, расположенных вдоль стен. Такой приём использовался только в залах высшего класса. Только так всё пространство дома могло звучать.

Вальс исполняли потрясающе. Скрипки, виолончели, флейты сливались в едином порыве, заполняя зал волнами чистого, почти осязаемого звука.

Не просто музыка. Это была магия. Искусство.

Первой, кого я увидел среди танцующих на паркете людей, была мама.

Она вальсировала с ректором военно-морской академии Кировым. Мама кружилась в голубом платье из парижского ателье. Оно делало её моложе, элегантнее, словно возвращало на десятилетие назад, во времена, когда отец был ещё жив, а наш род не знал ни бедности, ни унижений.

Чувства боролись во мне.

Радость — потому что она