Илвасион задержал дыхание.

Сжал жезл в руке.

И медленно поднял люк.

Спустившись в люк, высокорожденный почувствовал, как холодный металл проглотил его целиком. Лестница уходила вниз почти отвесно, ступени были рваными, местами смазанными чёрным маслом — свежим, слишком свежим для забытых технических путей. Таэлис цеплялся рукой за стену, и пальцы то и дело касались гладкого сплава, который не мог принадлежать нордам. Двемерская бронза была холодна, но хранила странное внутреннее тепло, будто из глубин подступало дыхание огромного устройства.

Внизу пространство расширилось, и писарь оказался в узком коридоре, похожем на стальное горло. Свет от слабого зелья поглощался стенами, словно тоннель пил свет так же жадно, как масло впитывает огонь. Жезл в руках молодого мага тихо завибрировал — то ли от напряжения его владельца, то ли от присутствия древних механизмов.

Силовой гул прокатывался по полу едва заметной дрожью. Ушами следователь ловил низкие частоты, от которых звенело в костях. Он замер, вслушиваясь. Звук не был постоянным: ритм менялся, смещался, повторялся через разные интервалы, как дыхание существа, слишком большого, чтобы уместиться в обычное понятие «машины».

Туннель разошёлся на два направления. Слева пахло сыростью и старой пылью — там когда-то ходили шахтёры. Справа же коридор был идеален. Прямые линии. Симметрия. Никаких трещин. Никаких следов человеческой руки. Только двемерская точность. Эльф выбрал правый путь.

Через некоторое время стены перестали быть простыми плитами. На них проявились символы — тонкие, изогнутые, почти музыкальные. Они мягко светились изнутри, как будто металл хранил остатки энергии. Таэлис провёл пальцами по одному — и ощутил едва заметный отклик, словно сплав распознал прикосновение.

Под ногами гравировка описывала сложную спираль. Писарь опустился на колено, осматривая рисунок. Это был фрагмент силовой цепи, по которой до сих пор текла энергия. Старые трактаты говорили, что двемеры создавали города, где каждая линия была частью общего организма.

Значит, он направлялся к сердцу.

Коридор вывел его к первой преграде — массивной решётке. Зубцы, толще человеческой руки, перекрывали путь. Рычаг давно был выломан, на полу лежали лишь металлические фрагменты. Но механизм работал. Значит, кто-то или что-то поддерживает его.

Чиновник вытянул руническую пластину, активировал её лёгким прикосновением. Символы вспыхнули голубоватым светом. Воздух вокруг замка запел тихим дрожащим тоном. Решётка начала отступать вверх, скрежеща так, будто её разбудили спустя тысячелетие сна.

За ней открывался другой воздух — стерильный, чистый, наполненный ароматом нагретого металла. Илвасион шагнул внутрь.

Теперь потолок поднимался выше человеческого роста. Стены покрывали строки письменности, которые он изучал в книгах, но никогда не видел на живом объекте. Некоторые символы он понял сразу: направление энергии, центры распределения, блоки управления. Другие были слишком сложны, словно читались только теми, кто их создавал.

Каждый шаг писаря отзывался в коридоре глухим эхом. Иногда из-за стен вырывались рывки воздуха — клапаны сбрасывали давление. Где-то глубоко внизу что-то щёлкало, словно гигантская зубчатая передача переходила на новый цикл. Но основной звук был один: тяжёлое, ровное, древнее биение.

Двемерский город, казалось, застыл во времени. Его величественные башни и купола возвышались под землёй, словно стражи забытого прошлого. Узкие улочки, вымощенные древним камнем, вели вглубь, где в полумраке мерцали тусклые огоньки. Вода в фонтанах стояла неподвижно, отражая тишину и спокойствие. Город не был мёртв — он спал. Глубокий, многовековой сон, окутанный мистикой и легендами, скрывал тайны, которые могли бы изменить мир.

Платформа впереди нависала над пропастью. Когда Таэлис подошёл ближе, он замер, ошеломлённый размерами. Под ним сияли десятки уровней: мосты, трубы, башни, объёмные конструкции, похожие на кости металлического существа. Кристаллы света в стенах горели ровно, не мигая. Двемеры, казалось, заперли в этих камнях постоянное сияние.

Высокорожденный сделал осторожный шаг. Металл под его ботинками отозвался тихим, едва уловимым звоном, словно проверяя его вес и состав. Он выпрямился, стараясь не нарушать хрупкий баланс, и продолжил двигаться вперёд. Его шаги были бесшумными, почти призрачными, словно он боялся потревожить что-то важное, скрытое в тени. Каждый его жест был выверенным и точным, как будто он ступал по минному полю.

Внизу мелькнуло движение.

Тень. Слишком плавная, слишком правильная, чтобы принадлежать живому существу. Механизм размером с человека, но искривлённый в идеальную форму, скользил между трубами, проверяя… что? Воздух? Энергию? Нарушителей?

Писарь медленно отступил на шаг назад, сердце сжалось. Жезл в его руке ощущался почти лишним — здесь, под толщами камня, магия была слабее, чем металл.

Но машина уже почувствовала вибрации.

На стенах вспыхнули новые символы — янтарный свет прочертил линию в воздухе.

Двемерские слова, от которых у любого учёного побелели бы пальцы:

«Внешний объект»

и

«Запуск протокола».

Платформа дрогнула. В глубине пролома раздался звук, напоминающий вздох, но слишком механический, слишком огромный.

Таэлис понял, что переступил черту.

Он вошёл в город.

И теперь древняя система знала его имя, его вес, его шаг, его дыхание.

Каждый звук, каждый импульс, каждая вибрация теперь были частью вычислений огромного разума, живущего под Маркрафтом.

Глава 7

Первые шаги по двемерскому городу давались легче, чем мысли о том, куда он вообще полез.

Илвасион шёл по узкому мосту, перекинутому через огромный пустой пролёт, где воздух казался тяжелее камня. Под ним медленно двигались механизмы: огромные колёса, половина которых скрыта в тени; поршни, лениво встающие и опускающиеся, словно отмечая чужое присутствие; трубы, ведущие куда-то в глубину, откуда несло сухим горячим ветром. Эльф чувствовал давление пространства — словно вошёл не в зал, а в чью-то грудную клетку.

Свет исходил от кристаллов, встроенных в стены и пол. Они не мерцали, не потрескивали, не тухли. Эта ровная, безупречная яркость действовала на нервы сильнее, чем темнота. Писарю казалось, что его собственная тень здесь лишняя: она ложилась не по законам этого места, ломалась, терялась в мелких деталях архитектуры, искажалась, как неправильный символ в ровной строке.

На первом уровне город был тесным. Никаких широких залов, никаких величественных проходов. Только коридоры, проходные платформы, узлы, соединяющие одно с другим. Маршруты двемеров напоминали не улицы, а кровеносные сосуды. Следователь двигался вдоль стен, разбираясь в структуре: здесь — распределитель энергии; там — блок фильтрации воздуха; дальше — узел, который, судя по