Он нашёл отчёт каравана из Дамзанара — заброшенной руины далеко на юго-западе. Там упоминались «неучтённые металлические компоненты». Печать стояла красная, но папка оказалась слишком тяжёлой для трёх листов. Илвасион раскрыл её. Внутри лежал свёрток грубой ткани, пропитанной маслом. Он развернул его и увидел фрагмент двемерской пластины: на поверхности — тонкие выгравированные окружности, каждая смещена относительно другой под идеальным углом. Такой рисунок он видел лишь на старинных схемах, когда изучал устройство своего магомеханического жезла. Это была часть конструктивного узла, связанного с распределением силы.

Но почему это спрятали? Почему не указали в отчёте? Почему отправили без маршрута?

Он аккуратно завернул пластину и спрятал её в ящик стола. Затем продолжил работу, но теперь с настороженностью. Он сверял даты и подписями, сравнивал веса грузов и маршруты доставки. Чем глубже он смотрел, тем больше странностей находил.

В отчёте рудника № 4 значилось, что рабочим передали «металлические кольца для модернизации подъемника». Но размер кольца соответствовал фрагменту силового вала. В другой сводке фигурировали «регуляторы давления», найденные в старом тоннеле. Судя по массе, это были части двемерских насосов. Всё было оформлено так, будто найденное отправили кузнецам на переплавку. Но ни один кузнец не расписался в получении. Документы просто исчезали.

Значит, кто-то забирал детали лично.

Илвасион всё записывал — ровными строчками, сжатым почерком, чтобы самому не забыть. Он делал это осторожно, скрывая заметки между скучными отчётами. Теперь у него была собственная маленькая картотека: микроскопическая паутина из фамилий, дат, грузов и маршрутов.

Ночами он оставался в магистрате, когда все свечи, кроме его, гасли. Чернила подсыхали на перьях, воздух холодел, а кабинет становился похож на камеру. От холода подрагивали пальцы, но он продолжал писать. Иногда он слышал шаги ночного сторожа, гул далёких механизмов, как будто где-то под зданием что-то включалось и затухало. Иногда ему казалось, что в тени движутся очертания — возможно, от усталости. Возможно, нет.

Но руины тянулись везде.

Он нашёл маршрут, в котором одно и то же имя курьера появлялось пять раз подряд — каждый раз рядом с грузами, оформленными как мусор. Он нашёл стражников, которые подписывали отчёты об осмотре караванов, и каждый раз их подписи отличались одним и тем же мелким, почти незаметным росчерком — как тайной отметкой. Он нашёл приказ о вывозе металла со склада, где рабочие указали количество в два раза меньше фактического веса груза. А дальше, в сопроводительной документации, встретил странную приписку: «Изделия отправлены по назначению». Фраза была подчёркнута чернилами, выцветшими от времени, а на обратной стороне документа кто-то вырезал тонкую линию ножом — снизу вверх. Курьерский знак. Символ того, что груз ушёл «вверх по цепи».

Куда именно? Он не знал. Но догадывался. Он видел лицо человека, стоявшего у его двери на рассвете. Он слышал спокойные угрозы. Он чувствовал холодную улыбку тех, кто считал город своей игрушкой.

Илвасион выпрямился, чувствуя, как шум документации давит на виски. Он взял жезл и положил рядом. Механизм внутри мягко щёлкнул, откликнувшись на движение. Он осторожно прикоснулся к двемерской пластине в ящике — метал холоден, но под ним словно жила едва ощутимая пульсация.

Он продолжал работать.

Часами, днями.

Бумаги росли, превращаясь в ледяную стену между ним и остальным миром. Но чем больше он погружался в рутину, тем яснее понимал: культисты в подвалах были лишь поверхностной язвой. А настоящая болезнь скрывалась в схемах, маршрутах, грузах. В двемерских деталях, которые кто-то собирал. В людях, которые ставили маленькие пометки на документах.

Эти следы вели не под город.

А наверх.

К тем, кто улыбался вежливо.

К тем, кто рекомендовал «не лезть».

К тем, кто искал в руинах силу, которой не должно быть в мире смертных.

Илвасион работал дальше — ровно, тихо, незаметно.

Он знал: если он остановится, сердце двемерского механизма забьётся снова. И тогда Маркрафт рухнет не от культа.

А от того, что под его улицами пробудится что-то древнее, точное и безжалостное.

День был серым, тусклым, наполненным вязкой маркрафтской пылью, которая зависала в воздухе так долго, будто не желала падать. Илвасион уже несколько часов просматривал новые сводки — караваны, отчёты шахт, заявки на материалы. Он вычерчивал карту: разноцветные точки, каждая — подтверждённое появление двемерских деталей, подделанных под мусор, под ремонтные работы, под найденные “случайно” обломки.

Когда линии соединились, картина стала яснее: кто-то вытаскивал из руин не хаотичные куски, а элементы, которые могли относиться к одному и тому же механизму. Причём тому, который он уже видел в схемах старых трактатов.

В этот момент в дверь кабинета постучали.

— Мастер Таэлис? Вас вызывает придворный маг, — сказал молодой посыльный, выглядевший так, будто ему велели это произнести и забыть.

Илвасион поднялся. Он ожидал, что за ним уже наблюдают. Приглашение от придворного мага только подтверждало это.

* * *

Дворец Маркрафта был мрачным не меньше, чем город, но по-другому: здесь не было пыли, грязи, сырости. Здесь было слишком чисто, слишком аккуратно. Всё казалось стерильным, будто вымытым магией. Илвасион прошёл длинный коридор, где ковры приглушали шаги, и вошёл в высокую круглую комнату, освещённую мягким золотым светом.

Придворный маг стоял у окна, сложив руки за спиной. Мужчина лет пятидесяти, высокий, сухой, с глазами, в которых не было ни тепла, ни страха — только интерес.

— Мастер Таэлис, — произнёс он, не оборачиваясь. — Я наблюдаю за вашей работой уже некоторое время. Скажу честно — мало кто уделяет столько внимания отчётам. Обычно молодые талморцы предпочитают блеск, а не строки внизу страницы.

— У каждого свой подход к делу, — ответил Илвасион.

— Да, конечно. — Маг повернулся. — Садитесь.

Они расположились за узким столом. Маг развернул свиток, где уже были отмечены несколько точек.

— Вы, вероятно, заметили, что двемерские руины в последние годы вызывают повышенный интерес у администрации.

Илвасион кивнул медленно, осторожно.

— Я предполагаю, что это связано с ценностью артефактов?

Маг усмехнулся слегка, без радости: