Иногда ему попадались двери. Не нордские, не обычные. Плиты из металла без ручек, без замочных скважин, снабжённые лишь глухими знаками, от которых веяло замершей силой. Некоторые реагировали на присутствие эльфа — по их поверхности пробегал тусклый отблеск, словно они сканировали прохожего и отказывались открываться. Другие были полностью мёртвы.

Таэлис останавливался, касался их краем жезла, пробовал послать внутрь слабый импульс, но в ответ чувствовал только глухую тишину. Внутри, по ощущениям, находились не комнаты. Секции. Сегменты. Части системы, которую он пока даже не мог представить.

Он нашёл небольшую платформу с пультом — правильный прямоугольник с врезанными в него углублениями. В каждой нише сидел кристалл, многие — разбитые или погасшие. Один ещё светился. Молодой маг наклонился, изучая гравировку вокруг: управляющая панель. Здесь регулирувались потоки, маршруты, возможно, уровни доступа. Если дотронуться не к тому символу, город может решить, что от него нужно избавиться.

Писарь провёл пальцами над панелью, не прикасаясь. Символы складывались в формулы. «Контур», «выбор», «перемещение». Он осторожно активировал руническую пластину подавления и приложил её к краю пульта, чтобы ослабить реакцию на внешнее вмешательство, после чего едва коснулся одного из знаков. Кристалл мигнул.

Где-то справа послышалось шипение, будто открылась закисшая заслонка. В стене на уровне плеч возник неширокий проём. Металл сложился в стороны так плавно, словно был жидким. За ним оказался узкий служебный проход.

Таэлис стоял пару вдохов, слушая, не придёт ли в движение что-то ещё. Ничего не изменилось, лишь гул в глубине приобрёл более высокую ноту. Эльф втянул воздух, поставил метку мелом на стене у панели и шагнул в открывшийся лаз.

Внутри пахло пылью и металлом, но пыль была странной — тяжёлой, серой, лишённой запаха гниения. Как будто это была стерильная, измельчённая в пепел ржавчина. Стены оплетали трубки, тонкие, как жилы. В одном месте писарь остановился: через часть прохода шла сетка из проволоки, словно паутина, натянутая поперёк. Он наклонился внимательнее. Между нитями был просвет, но слишком точный, слишком выверенный. Ловушка.

Жезл тихо загудел, когда двемерский сплав под его ногами почувствовал колебания. Илвасион сделал шаг назад, коснулся руной пластины и опустил её на пол прямо перед сеткой. Руна вспыхнула тусклым светом, и на долю секунды воздух изменился — словно напряжение в нити уменьшилось. Этого хватило. Высокорожденный аккуратно шагнул над крайним проводом, стараясь не задеть ни одну линию. Оказавшись по ту сторону, он активировал ещё одну пластину, чтобы замаскировать следы своей вибрации.

Коридор вывел его в небольшой зал. Здесь не было ни статуй, ни украшений. Только круглый пол, испещрённый гравировками, и в центре — колонна с выемками. В некоторых углублениях ещё лежали старые кристаллы, в других зияла пустота. Это был распределитель. Сердечник локального уровня.

Таэлис подошёл ближе. Знаки на колонне двигались. Не буквально — но взгляду казалось, что они меняют положение, хотя пальцы не ощущали движения. Глазам верить было сложно. Двемерская письменность играла с восприятием.

Эльф уловил знакомые конструкции. «Замкнутый цикл». «Избыточный поток». «Стабилизация ядра». Это был не центральный блок, а вспомогательный. Значит, он находился только на периферии города.

Мысль, от которой стало неуютно: если это — периферия, то как выглядит центр?

Где-то над головой, чуть в стороне, прошёл тяжёлый металлический шаг. Один. Пауза. Второй. Механизм двигался не торопясь, словно патрулировал территорию, не нуждаясь в скорости. Илвасион замер. На мгновение он почувствовал себя занесённой в чужой организм занозой, которую пока не заметили, но обязательно найдут.

Чиновник погасил зелье света, оставив только слабое свечение кристаллов в стенах. Темнота стала гуще, но зато он перестал чувствовать себя одиноким источником света в этом механическом аду. Теперь он был ближе к тени.

Следователь выбрал дальний проход — тот, где гравировки на полу были менее яркими. Это означало меньшую нагрузку, вспомогательные каналы. Там вероятность встретить активные узлы была ниже, но и информации — меньше. Однако выживание было важнее любопытства.

Новый коридор был уже. Жезл почти задевал стены, когда он проходил между выступами. Иногда воздух менялся: становился горячим, почти обжигающим, затем резко холоднел. Местами он чувствовал запах озона — признак того, что где-то рядом просыпаются разряды. Двемерские установки могли перенаправлять магию, выжигать её, забирая в свои цепи.

В одном из помещений, похожем на отстойник, Илвасион обнаружил груду металлолома. На первый взгляд — сломанные конструкции, обломки труб, оболочки пустых капсул. Но присмотревшись, эльф заметил, что лом разложен слоями. Верхний — рваный и грубый. Нижние — аккуратные половинки, снятые с ядра. Эта «свалка» была не мусором, а архивом неудач. Здесь двемеры оставляли то, что решили не использовать.

Таэлис присел на корточки, коснулся одного из фрагментов. Деталь была слишком правильной, чтобы быть ошибкой. Обрезанный край показывал, что её вынули из общего механизма. Значит, структуру меняли. Город не был статичным. Его переписывали, как сложный документ. Кто-то однажды решил, что этому месту нужен другой контур.

— Зачем вы это делали? — тихо, почти шёпотом, спросил он сам у себя.

Ответом был тот же гул.

Писарь выбрал один небольшой элемент — фрагмент кольца с линией гравировки — и спрятал во внутренний карман. Не как трофей, а как ключ. Если он поймёт, как и где эта деталь могла стоять, то сможет определить принцип работы ближайшего узла.

Дальше шли помещения с совершенно иным характером. Комнаты наблюдения. Узкие вертикальные щели в стенах, через которые, вероятно, когда-то следили за внутренними процессами. Теперь за этими проёмами была только тьма. Иногда оттуда тянуло потоком воздуха, словно там вдалеке крутились огромные вентиляторы.

Илвасион заглянул в одну такую щель и увидел… ничего. Пустоту, прорезанную тонкими линиями метала. Вдали горел одинокой точкой слабый огонь, но сложно было понять, свет это или отражение. Он отпрянул, понимая, что слишком долго задерживаться возле таких мест опасно: некоторые сенсоры могли быть завязаны на взгляд.

Его путь по первым уровням становился медленным и вязким. Он отмечал в памяти развилки, уровни шума, характер вибраций, распределение света. Каждый участок этого странного города был как фраза в чужом языке. Часть он уже мог прочитать. Часть — только почувствовать.

Главное ощущение не менялось: двемеры не строили для красоты. Они создавали систему, в которой место было всему. И ничего — случайному.

Даже чужаку, который забрался сюда из города наверху.