Отбросив на время мысли, отправился в сарай. Набрав ледяной воды, с наслаждением смыл липкий пот и въевшуюся копоть — грязь стекала чёрными ручьями. Затем пил воду большими глотками, пока не заболели зубы. Немного приведя себя в порядок, пошёл в сторону казарм — желудок сводило от голода, и я знал, что к этому времени однорукий громила-повар как раз подавал обед.

Во время еды ко мне то и дело подходили охранники, с которыми успел познакомиться. Мужики садились рядом, хлопали по плечу, расспрашивали, правда ли я покидаю лагерь. В их словах и хмурых взглядах читалось сожаление. Было видно, что отпускать меня не хотели, и это грело душу. За время, проведённое здесь, успел привыкнуть к этим суровым и прямолинейным людям. Отличные ребята — слаженная, надёжная команда, так похожая на товарищей по части.

Отвечал им, что таков приказ и обещал, что буду заходить в лагерь, если пойдёт караван и меня отпустит кузнец. Так или иначе — это отличный способ и подзаработать, и повидаться с новыми приятелями. Каждый заточенный клинок здесь — не просто деньги, а вклад в чью-то жизнь. И это было по душе.

— Ага, опять Кнут какого-нибудь растяпу притащит, — с досадой проворчал один из охранников, сидя напротив за столом. — Поселит в сарае, и будет тот нам хорошую сталь портить!

— Перебрался бы лучше к нам насовсем, Заточник! — громко вторил ему другой мужик, сидевший рядом. Его тяжёлая ладонь хлопнула по спине так, что я чуть не уткнулся носом в миску с похлёбкой. — Отлично же сработались! Если захочешь, научим тебя не только точить, но и мечом махать как следует. Ну? Не упускай шанс!

Мужчины смеялись, и я, отмахиваясь, улыбался в ответ. Честно говоря, уходить вновь не хотелось. Даже несмотря на то, что всем здесь заправлял не самый приятный тип — Торгрим, удалось найти в этом суровом месте что-то настоящее: уважение, основанное на деле и простое мужское товарищество.

— Ладно, ладно, я подумаю! — сказал, поднимая руки в знак примирения.

После еды образовался свободный день. Работы не было, и я, откровенно говоря, не знал, чем себя занять. Такое простое понятие, как отдых, почти забылось. Забрался на жёсткую койку в углу казармы и просто лежал, закинув руки за голову. Смотрел на бревенчатый потолок, думал о своей новой жизни. Вспоминал прошлое — такое далёкое и нереальное. Перебирал варианты будущего: разговор с Гуннаром, модернизация кузницы, деньги, которые теперь лежали в мешке…

Вокруг кипела жизнь казармы: мужчины чистили оружие, некоторые играли в кости, кто-то в углу тихо чинил порванную кожаную амуницию. Я прислушивался к их разговорам — оказывается, завал в старом забое был не таким уж и сильным. Шахтёры его уже разобрали, и работа возобновилась.

В какой-то момент увидел, как в помещение тихо проскользнул Кнут. В обществе вооружённых охранников тот вёл себя скромнее, чем с работягами. Увидев меня, старик сложил губы трубочкой и издал беззубый свист, подзывая к себе.

Спустился с койки и подошёл к бригадиру.

— Пойдём-ка выйдем, — сказал он резким тоном и кивнул на выход.

Внутри похолодело, ну что опять стряслось? Недоволен тем, что я использовал печь без его ведома? Молча последовал за ним, готовясь к неприятностям.

Вышел на улицу, прохладный воздух тут же взбодрил. Кнут прошёл несколько метров вдоль тёмной стены казармы, а затем резко остановился и повернулся ко мне.

— Что, щегол, без спросу хозяйничаем? — начал старик металлическим голосом. — Кто тебе печь использовать разрешил? Смотритель сказал, сам Глава дал добро. Так это?

— Да, так, — ответил ему ровно, глядя прямо глаза. — Спросил у него разрешения, и он его дал. Проблем нет.

— А то, что целая домница пошла в расход только ради твоей руды… это он тоже разрешил? — настойчиво спросил мужчина, подавшись вперёд.

Последствий избежать не удалось — враньё редко приводит к хорошему результату.

— Нет, — с трудом скрыл досаду, голос прозвучал глухо. — Такого указания не было.

— Так какого хрена ты своевольничаешь, щенок⁈ — прошипел бригадир. Он ткнул в меня костлявым пальцем. — Думаешь, можешь тут хозяйничать⁈ А⁈ Заточил десяток клинков и ходишь теперь, весь из себя важный⁈ Знай своё место, пацан! И в следующий раз спрашивай разрешения у меня! Усёк⁈

Не люблю, когда на меня кричат. Внутри закипел гнев, а гордость потребовала ответить резко, но её остудила холодная мысль — в чём-то мужик прав. Не во всём, конечно, но я соврал — поставил его в дурацкое положение перед его же подчинённым.

Внутри боролись самоуважение и вина. А что ещё оставалось? Плавить нужно было срочно, иначе не успел бы получить крицу до ухода охотников.

Сделал глубокий вдох, усмиряя гнев — конфликт здесь не нужен.

Решив признать неправоту, посмотрел Кнуту прямо в глаза без вызова. И это, кажется, подействовало на него сильнее, чем если б я начал орать в ответ.

— Я понял, Кнут. Ты прав, — произнёс ровно. Признавать вину всегда непросто, но порой необходимо. — Не нужно было так много на себя брать. Надо было тебя дождаться. Но пойми и ты, — чуть понизил голос, переходя от извинения к объяснению, — Я мог не успеть. Руда была, печь была, а времени до ухода — в обрез.

Выдержав паузу, добавил:

— Не хотел тебя обходить или унижать. Просто решал проблему. Но был неправ, что не поставил тебя в известность. Не держи обиду, вину свою признаю.

Теперь всё зависело от того, как старик воспримет сказанное.

Тот долго глядел на меня, затем шумно вздохнул.

— Ладно, — проскрипел бригадир, и злость уступила место усталости. — В одном ты прав, сопляк. Руду, что ты нашёл… нельзя в общую кучу кидать. Это всё равно что породистого жеребца на мыло пустить. Породу уважать нужно.

Кнут помолчал, ковыряя землю носком своего стоптанного сапога.

— Завтра уходишь? — спросил старик неожиданно.

Я кивнул.

— Ага. С охотниками, на рассвете.

Старик шмыгнул носом и, отвернувшись, смачно высморкался прямо на землю.

— А с крицей-то своей что делать станешь? — спросил мужик, беззлобно усмехаясь. — На горбу потащишь?

Я развёл руками.

— Сам вот голову ломаю. Как из неё шлак выбить, ума не приложу. Хотел вашими услугами воспользоваться, заплатить