Вернувшись на койку, вновь пытался уснуть, но тревожные мысли не давали покоя. Главная из них — деньги, где хранить гору медяков? В Оплоте мало кто имел дело с наличными — там царил бартер: ты мне курицу, я тебе — стул; я тебе десяток яиц, ты мне — починку сапог; таков деревенский уклад. Деньги водились разве что у ремесленников, торговавших с Чёрным Замком, да у старосты — он расплачивался монетами с ополчением. В мире, где у большинства нет ничего, мой мешок с монетами — это целое состояние.

Оставить в лачуге? Смешно. Туда может залезть кто угодно, там и двери-то нормальной нет. Зарыть в землю? Самое разумное, но неудобно — каждый раз откапывать, когда понадобится пара медяков. В кузнице? Тоже нет. Не то чтобы не доверял Гуннару… хотя, если честно, не доверял. Кто знает, что взбредёт тому в голову по пьяни? Проснётся с бодуна, решит, что ему срочно нужно выпить, и пропьёт всё.

Так я и крутился без сна почти всю ночь, лишь урывками проваливаясь в тревожную дрёму. То и дело поглядывал на дверной проём, на тонкую полоску света под дверью, пытаясь угадать, не начинает ли светать.

Наконец, когда непроглядная тьма за дверью стала приобретать серый оттенок, не выдержал. Спустился с койки, наспех заправил, чтобы не оставлять беспорядка. Достал мешок с деньгами, крепко перевязал его и пошёл наружу.

На улице умылся ледяной водой, прогоняя остатки сна. Аккуратно сложил точильные камни в отдельный мешочек и был готов.

Сев на пенёк возле казармы, стал ждать охотников. За дальними хребтами небо уже вовсю серело, окрашиваясь в холодные тона. Оглядывался по сторонам, но лагерь ещё спал. Охотники, видимо, ночевали в доме Торгрима — в общей казарме я их видел только во время ужина, значит, появятся оттуда.

Мужчины вышли примерно через пятнадцать минут, бодрые и готовые к долгому пути. Брок в отличном настроении — тихо насвистывал какую-то мелодию, но, увидев меня, тут же скривился.

— Опять будем плестись с этой мелюзгой, — проворчал усатый, его взгляд недобро сверкнул, задержавшись на моём мешке, который был в руке. Невольно прижал добычу к себе.

Охранники у ворот молча кивнули нам на прощание, и тяжёлые створки со скрипом отворились. Шагнули наружу, и меня тут же сбил с ног ледяной ветер. За пределами частокола тот выл ещё яростнее, чем внутри. Но я почти не ощущал холода, научившись направлять внимание вниз живота, чувствуя, как скопленный там внутренний огонь разливается по телу глубоким теплом.

Йорн приказал держаться рядом с ним и не отставать, чтобы «поглазеть по сторонам», как в прошлый раз. Молча кивнул ему, и пошёл за воинами.

Спускаться было гораздо легче, чем подниматься. Вообще, ощущал себя другим человеком, хотя не прошло и недели с тех пор, как попал в лагерь. Очень многое изменилось — появились деньги и уверенность в собственных силах, в своём мастерстве.

Но изменилось и ещё кое-что: из редких разговоров охотников я впитывал новости из Оплота: староста мобилизовал ополчение — многие мужчины, до этого занимавшиеся хозяйством, бросили лопаты и взялись за копья. В деревне готовились к худшему — ждали нашествия падальщиков.

Троица провожатых были предельно внимательны — двигались быстро, но бесшумно, периодически замирая и вслушиваясь в звуки леса. Когда скалистые хребты закончились и мы ступили под тёмный полог хвойного бора, напряжение стало осязаемым. Йорн предупредил, что падальщики могут появиться внезапной волной, словно из под земли. Моя задача в случае чего — держаться за их спинами, не творить глупостей и ни в коем случае не пытаться бежать. Я молча кивал, стараясь запомнить каждое слово опытного воина.

Смотрел на одноглазого теперь совсем по-другому. После того, как своими глазами увидел, как эти трое вырезали десятки чёрных хитиновых тварей за считанные минуты, их сила перестала быть для меня абстракцией.

Снова в памяти всплыла та сцена у Обелиска: Кай, полный отчаянной надежды, и затем — пустота, полное отсутствие Дара. Вспомнил взгляд Йорна тогда — полный разочарования. Наверное, он хотел обучать сына своего лучшего друга, а потом, когда увидел, что мальчишка пуст, подумал то же, что и многие в деревне? Что Кай — вовсе не сын Арвальда? Это многое бы объяснило — его холодность и отстранённость, почти презрение ко мне.

Что ж, это просто данность. Я не Кай и не ищу одобрения. Главное, что сейчас шёл с ними, под защитой их клинков и в относительной безопасности.

В какой-то момент стал узнавать места — вот крутой изгиб тропы, за которым начинается резкий спуск. Здесь колея разбита колёсами телег, а справа — густые заросли того странного папоротника с кроваво-красными прожилками на листьях. Семенил за спинами охотников, невольно оглядываясь, и понимал — мы уже близко.

И тут случилось самое жуткое.

Тишину леса разорвал писклявый визг. Ударив по ушам, отразился от крон деревьев и, казалось, звучал отовсюду одновременно.

Охотники замерли как один, в одно движение обнажив мечи. Тут же шагнул ближе к спине Йорна. Это был звук падальщиков, но в нём появились новые ноты. К писку добавился какой-то трескучий скрежет, будто кто-то скребёт камнем по стеклу. Звонкий писк — и затем несколько секунд этого мерзкого клокотания.

Сердце ушло в пятки — снова увидеть тварей не хотелось… В памяти всплыли слова однорукого повара о том, что существа из окрестных пещер гораздо опаснее шахтных. Лихорадочно глазел на воинов, пытаясь прочитать по ним, что происходит — ждать ли нападения? Но лица мужчин были непроницаемыми.

Прошла, казалось, вечность. Визг повторился, но уже дальше. В какой-то момент командир, не сказав ни слова, плавно опустил меч и вложил в ножны. Мы двинулись дальше. Мужчины ничего не обсуждали — казалось, и не нужно было — следопыты понимали друг друга без слов, в отличие от меня.

После этого эпизода внутри заворочались тревожные мыслишки: Если падальщики кишат в лесах, что соседствуют с Оплотом, выпустят ли караван из шахты? Пусть даже с охраной. Усомнился, правильно ли поступил, оставив там своё добро.

— Охотник Йорн, — окликнул командира, когда деревья впереди начали понемногу редеть, и сквозь них пробились лучи солнца.

Тот не ответил, продолжая молча шагать вперёд, его единственный глаз внимательно сканировал лес. Обернулся лишь Брок. Увидев моё встревоженное лицо, мужик фыркнул.

— А почему падальщики полезли именно сейчас? — спросил то, что интересовало больше всего.

Усатый вновь фыркнул, бросив взгляд на одноглазого соратника, проверяя его реакцию.

—