Заряд ударил в второго культиста, разорвав маску пополам. Из-под ткани вырвался крик — слишком высокий, слишком неровный, будто кричала не одна глотка, а несколько сразу.
Третий культист сделал жест рукой — из пола поднялись струи чёрного дыма, образуя в воздухе уродливые фигуры, похожие на вытянутые рты. Илвасион шагнул в сторону, магия прошла мимо, обжигая камень. Он направил жезл в центр фигуры и выпустил импульс. Свет пробил туман, и фигура распалась.
Но культисты уже окружали их — двигаясь странно, как люди, у которых отняли суставы. Воздух становился тяжелее: под их плащами что-то шевелилось, будто тело было не телом, а вместилищем.
Эйрик отбил удар костяного клинка, затем врезал вторым движением в голову фанатика. Тот упал, но маска не разбилась полностью — под ней что-то пульсировало, словно мышцы были не человеческими.
Один из культистов заговорил, и Илвасион почувствовал, как воздух вокруг сгущается. Магический удар шёл прямо в него. Он активировал защитную руну — золотая дуга света прошла по коже, отражая энергию. Контрудар сработал сам — жезл в его руках выпустил плотный импульс, который прошил культиста, отбросив тело к стене, где оно затихло.
Но оставшиеся трое начали ритуал.
Они стояли у алтаря, поднимая руки к потолку, и символы на их масках вспыхивали тусклым болотным светом. Из-под пола зазвучал шум — не ветер, не песок. Шорох, как от множества зубов, скребущих кость.
— Илвасион! — крикнул Эйрик. — Они зовут её!
Эльф не стал спрашивать, кого именно.
Он знал.
Алтарь дрогнул. Камни под ним начали расходиться, словно изнутри их толкала огромная, тяжёлая рука. Чёрная энергия, густая как масло, поднялась вверх, образуя столб тьмы, в котором мелькали очертания ртов, пальцев, лиц — или их подобий.
Культисты упали на колени, протягивая руки.
— Мать голода!
— Мать скверны!
— Прими нас!
Эйрик бросился вперёд, ударив по первому культисту сбоку, ломая позвоночник. Илвасион направил жезл на второй — импульс взорвал его грудь. Третий попытался закончить ритуал, но магический заряд пробил его маску, и тело рухнуло, захлебнувшись собственным кровавым хрипом.
Остался последний.
Он стоял ближе всех к алтарю, его маска светилась изнутри, а под плащом что-то извивалось. Он обернулся медленно, словно его жильцы двигали тело вместо него самого.
— Вы слишком поздно… — прошептал он. — Она уже здесь…
Илвасион направил жезл.
Эйрик поднял булаву.
Они ударили одновременно.
Импульс разорвал грудь культиста.
Удар булавы разнёс позвоночник врага.
Тело рухнуло к алтарю, а тьма, которую он призывал, начала рассеиваться — медленно, как умирающий дым.
Когда всё стихло, Илвасион тяжело дышал, опираясь на жезл. Эйрик вытирал кровь с щеки.
— Это только одна группа, — произнёс страж. — Меня беспокоит другое.
— Что? — спросил Илвасион.
— Такие ритуалы не проводят те, кто управляет городом. Эти были сильны… но не главные. Если аристократы участвовали здесь, значит, наверху кто-то стоит выше них.
Илвасион посмотрел на алтарь.
На камне, под слоем крови, была выгравирована новая, более глубокая руна — не нордская, не двемерская, не даэдрическая в чистом виде. Руна, которую он никогда не видел.
И от её формы у него по коже прошёл холод.
— Мы нашли не главных, — сказал эльф. — Мы нашли только тех, кто готовил путь своей госпоже в наш мир.
Эйрик медленно кивнул.
— Тогда завтра мы идём выше. В те дома, где такие, как они… живут на свету.
И ночь в склепе, наконец, стала тише.
Но не спокойной.
Покой в этом городе ещё долго будет роскошью.
Глава 5
Утро в Маркрафте начиналось тяжело. Дым от ночных очагов ещё не поднялся выше крыш, и весь город казался серым, влажным и усталым. Илвасион стоял в узком коридоре магистрата, чувствуя, как холод каменных стен упрямо пробирается сквозь одежду. Руки он держал за спиной — не из уважения, а чтобы скрыть дрожь, оставшуюся после ночи в склепе.
Дверь кабинета открылась резким, раздражённым движением. Талморский надзиратель **Калнор Энвалис** выглянул наружу — точёное лицо, выцветшие глаза, желтоватая кожа, как у человека, который слишком долго живёт при свечах и слишком мало — среди живых.
— Таэлис. Внутрь.
Илвасион вошёл. Дверь щёлкнула за спиной, словно отрезала его от остатка мира.
Калнор не пригласил его садиться. Он даже не посмотрел прямо — лишь перебирал бумаги, словно заранее знал, что каждая из них будет неприятной.
— Мне сообщили, — начал он медленно, — что ты провёл ночь в подземельях города… захватывая *кого-то там*… совместно с… — он сморщился, будто с языка нужно было сорвать что-то грязное, — …с человеком низшей крови.
— Стражем Стендара, — поправил Илвасион.
— Не перебивай. — Голос стал ледяным. — Ты работал *с кем-то*, кто не эльф. И это уже достаточно плохо. Но ещё хуже то, что всё твоё ночное «геройство» не касается наших задач. Тебя отправили сюда заниматься контролем над торговыми маршрутами, налоговыми отчётами и вопросами безопасности караванов. А ты, вместо этого, бегаешь по катакомбам, охотясь за каким-то… — он пролистал документ, — …«культом людоедов».
Калнор поднял глаза.
— Зачем?
Илвасион ощутил, как внутри что-то сжимается. Он мог бы солгать. Мог бы сослаться на приказ, на угрозу общественной безопасности, на отчёты городской стражи. Но правда была глубже. Гораздо неприятнее.
— Потому что если оставить это без внимания, — сказал он тихо, — Маркрафт рухнет. Не физически, не завтра. Но изнутри. Как гниль, которая начинает с одной кости и заканчивает всем телом.
Калнор медленно нахмурился, но молчал.
Илвасион сделал шаг вперёд:
— Я видел, что они делают. Видел, кто среди них. Это не нищие. Это не заблудшие. Это люди, которые сидят выше нас. Которые пишут законы, распределяют ресурсы, управля—
— ЭТО НЕ НАША ПРОБЛЕМА, — сорвался Калнор.
Тишина упала так резко, что даже свечи на столе будто вздрогнули.
— Наше предназначение, — продолжил надзиратель уже спокойнее, — следить за порядком, а не спасать нордов от их собственных мерзостей. Если эти дикари решили поклоняться своим богам, жрать своих мертвецов или кого-то ещё… — он пожал плечами, — …что нам до этого? Мы не их пастухи.
Илвасион медленно вдохнул.
— Но если культ использует людей во власти? Если он проникает в управление? Если—
— Тогда это станет чьей-нибудь заботой выше по цепи. Не твоей.
Он склонился над столом и постучал