Оставшиеся трое попытались обойти его кругом, словно в этом движении была привычная им тактика. Илвасион встретил их серией точных выстрелов. Один упал после попадания в грудь. Другому заряд сломал колено, заставив завыть — звук был тягучим, не человеческим. Третий приближался, будто не замечая опасности. Его дыхание напоминало тяжёлый влажный хрип, а движения были медленными, уверенными.

— Ты ошибаешься, чужак, — произнёс он. — Ты думаешь, что пришёл к нам. Но ты пришёл в город, который давно не ваш. Люди гниют внутри, и мы лишь собираем то, что очистилось от страха.

Илвасион ударил рукоятью жезла ему в голову. Маска треснула. Тело рухнуло без единого звука.

* * *

Таверна вновь погрузилась в тишину. Но эта тишина стала тяжелее, насыщеннее. Воздух наполнился запахом крови, тухлой влаги и старой плесени. Илвасион оглядел помещение: кости, символы, следы недавних ритуалов, подтеки на полу — всё говорило о том, что это место давно использовали. И то, что творилось здесь, было частью чего-то намного более глубокого, чем просто группа одержимых каннибалов.

Он стоял среди тел, чувствуя, как внутри растёт тревога. Не перед врагом — перед самим городом. Катакомбы, нижние улицы, заброшенные дома, ритуальные отметки — всё это складывалось в единую сеть. И никто вокруг этого не видел.

Илвасион вышел из таверны на холодный ночной воздух и впервые ощутил, что Маркрафт смотрит на него не как на жертву, а как на нежеланного гостя.

Ветер у крепостных стен Маркрафта был другим — более холодным, более честным. Здесь город заканчивался, и начиналась ночь, такая густая, будто её выливали из глубокого котла. Илвасион стоял на узкой каменной площадке и пытался успокоить дыхание после очередного спуска в нижние кварталы. На одежде засохшая кровь, на руках — едва заметные следы рун, а взгляд всё ещё цеплялся за каждый звук, как волк, которого окружили.

Он не заметил шагов сразу. Тишина была слишком плотной, а ночной воздух слишком вязким. Сначала донёсся металлический звон — короткий, резкий, словно кто-то быстро коснулся ножнами камня. Потом — шаг, уверенный, ровный, не похожий на тех, кто крадётся.

— Ты выглядишь так, будто видел не просто неприятности, — произнёс голос.

Обернулся.

У стены стоял мужчина в тяжёлой кожаной мантии, поверх которой висели металлические пластины с выгравированными символами Стендара. На груди — круглый амулет с руной милосердия и правосудия. Лицо хмурое, но не злое; глаза — внимательные, быстрые, будто он видел намного больше, чем говорил. На поясе — булава с утолщённой головкой, стёртой от многочисленных ударов.

— Вижу, Талмор не выбирает лёгких дорог, — продолжил он. — Или ты заблудился?

— Я не заблудился, — ответил Илвасион ровно. — И дороги выбираю сам.

— Тем лучше, — кивнул мужчина. — Потому что обычно в эти кварталы идут только двое: либо те, кто охотится, либо те, кого уже поймали.

Он сказал это спокойно, но рука его лежала на рукояти булавы так, будто он ждал любого движения.

— Кто ты? — спросил Илвасион.

— Эйрик. Клятвенный страж Стендара. Недавно прибыл из Рифтена. В город вызвали… по слухам. — Он оглядел окрестности. — И то, что я увидел у входа в катакомбы, подтверждает: слухи — ещё самое приятное в этой истории.

Его взгляд задержался на пятне крови на рукаве Илвасиона.

— Судя по тому, в каком состоянии ты, — промолвил Эйрик, — ты тоже видел то, чего не должен был видеть один.

Илвасион молчал. Внутри него боролись две эмоции — недоверие и облегчение. Первое было привычным, второе — опасным. В этом городе любая тень могла оказаться врагом. Но этот мужчина не выглядел тенями. Он выглядел как тот, кто их разбивает.

— Внизу действует культ, — произнёс Илвасион наконец. — Глубже, чем думают стражи и горожане. Они жрут плоть, совершают ритуалы. Намира. И не только она. Они повторяются. Расширяются. Они… растут. Я видел достаточно.

— И ты жив? — Эйрик приподнял бровь. — Значит, ты не совсем новичок в том, что творится по ночам.

Он подошёл ближе. Только теперь Илвасион заметил на его броне свежие царапины. Не человеческие. Тесные, двойные, похожие на следы зубов или костяных клиньев.

Эйрик говорил тихо, но уверенно:

— Я сюда пришёл по той же причине, что и ты. Я видел подобные вещи в южных землях. И знаю: если источник не вырвать, гниль переходит с людей на сам город. Он становится живым трупом. Маркрафт уже на этой грани.

— Никто мне не верит, — сказал Илвасион. — Среди моих… — он замолчал. — Среди талморцев считают это выдумкой. Грязной историей. Слишком нордской, чтобы быть правдой.

Эйрик хмыкнул:

— Понимаю. Никто никогда не верит первым свидетелям. Особенно если свидетель — эльф.

Эта фраза была не оскорблением, а фактом. Илвасион впервые за ночь почувствовал что-то похожее на уважение.

— Ты пришёл из катакомб? — спросил страж.

— Да. Там… — Илвасион замялся, потом добавил: — У них была точка. Место сбора. Но это не единственное.

— Пойдём, — сказал Эйрик, словно решение было принято давно. — Покажешь мне. Если там есть хоть одно доказательство — я докопаюсь. А если нет… значит, мы дойдём до следующего корня. И следующего. Пока не найдём тех, кто ведёт всех остальных.

— Ты так уверен?

— Я страж Стендара. Мы не сомневаемся, когда дело касается порчи и каннибалов.

Он произнёс это спокойно, так, будто говорил о погоде.

Илвасион посмотрел на него внимательно. Человек был крепким, упрямым, но в его взгляде не было фанатизма. Только решимость. Только готовность идти до конца. Этого сейчас было достаточно.

— Хорошо, — сказал Илвасион. — Тогда мы идём вниз.

— Вдвоём, — поправил Эйрик. — Один в Маркрафте долго не живёт.

Они двинулись к старым входам в катакомбы. Ветер выл в узких каменных шахтах, будто чувствовал, что в них возвращаются люди, которым не стоило туда идти. Илвасион впервые за всё время ощутил, как напряжение отступает — не исчезает, но делится.

И это было не меньшим облегчением, чем сама возможность наконец не быть одному среди чужой тьмы.

С этого момента охота больше не была делом одного эльфа.

Теперь у тьмы появился противник, состоящий из двух голосов, двух клинков, двух совершенно