— Я не помню, чтобы мы вообще были знакомы, — холодно перебил её Улисс. — Кто ты вообще такая и что ты можешь обо мне знать?

Глаза Руби вспыхнули.

— Оооо… Кто я? — её голос взлетел на октаву. Обычно игривые глаза стали ледяными, грудь вздымалась от гнева. — Я та, кто заботилась о нём всё это время! — она резко указала на Гефеста. — Пока ты шлялся по своему проклятому Небесному Утёсу! Да-да, Гефестик мне всё о тебе рассказал!

— Хватит! — металлический голос Гефеста прогремел, как удар гонга. Посуда на полках задрожала. — Сейчас мы в одной лодке!

Он повернулся к Улиссу:

— Руби — была добра ко мне. Я ей благодарен.

Улисс смотрел на Гефеста, поражённый. Железноликий изменился не только внешне — его движения, интонации, сама манера мыслить… Никогда Улисс не видел ничего подобного — даже в древних фолиантах об искусственном разуме не было записей о таком развитии.

Тень пробежала по его лицу.

За окном песнопения Механистов слились в единый гул.

Улисс замолчал на мгновение, его взгляд потерялся где-то в пустоте. Когда он заговорил снова, его голос звучал глухо, будто доносился из самого дна памяти.

— Это случилось после побега из Небесного Утёса… — его пальцы сжали край стола.

Тьма в мастерской точных механизмов впитывала время, превращая дни в бесформенную массу. Улисс не знал, сколько прошло — неделя? Месяц? Год? Календарь на стене —механический паук с циферблатами вместо лап. Давно остановился…

Пустые бутылки валялись повсюду, образуя хрустальные баррикады. Некоторые были разбиты — осколки впивались в босые ступни, но он не чувствовал боли. Только липкий холод пота на спине и жгучую пустоту под рёбрами, которую не мог заполнить даже алкоголь.

Он поднялся с матраса, залитого — то ли пролитым виски, то ли рвотой. Механическая рука — дёрнулась странно, будто живая. Металл почернел и паутиной тонких прожилок, напоминающих вены срастался с кожей. Пальцы сомкнулись в кулак без привычного скрежета.

Когда это произошло?

В зеркале над верстаком его встретило лицо незнакомца: впалые глаза, окружённые синяками бессонницы, борода, в которой застряли крошки хлеба и что-то похожее на засохшую кровь.

Мама…

Воспоминание ударило, как нож между рёбер.

Маска. Трубки. Последний взгляд.

Его вырвало прямо на пол. Желчь смешалась с алкоголем, образуя ядовитую лужу.

Где-то в углу заскрипела труба — в Нижнем городе включилось паровое отопление. Значит, вечер.

«Ты уже сдох!» — кричал тогда Лорд-Конструктор.

Улисс увидел на столе пистолет. Его рука — странно живая, слишком живая — сама потянулась к оружию…

И тогда из тьмы за его спиной проскрипел голос:

— Ты действительно хочешь закончить, как она?

— Кто тут? — Улисс дёрнулся. В правой руке — бутылка, в левой — пистолет.

— Она бы не хотела, чтобы ты…

Выстрел оглушил мастерскую. Пуля, пробив пустоту, застряла где-то в стене, оставив после себя запах гари и расплавленного свинца.

— …умер в этой дыре, — закончил некто в темноте.

Улисс вглядывался в силуэт.

Высокий. Чёрный, как сажа. Слишком длинные руки, изгибающиеся в суставах, которых у человека быть не должно. Язык — розовый, влажный, змеиный — скользил между рядами острых зубов. Там, где должен был быть правый глаз, мерцал тусклый стеклянный окуляр.

Улисс опустил голову в отчаянии.

— Думаешь, ты рехнулся? — Существо разразилось смехом, звучавшим как треск.

— Я почти уверен в этом, — пробормотал он, швырнул ещё дымящийся пистолет на стол, сделал глоток из бутылки и рухнул в кресло.

Пламя газовой лампы дрогнуло.

— А что если нет?

Существо двинулось к нему. Его тонкие, жукообразные ноги не издавали ни звука.

— Что если только ты видишь суть? А другие — нет?

Оно встало за креслом. Длинные пальцы с когтями легли на спинку, обхватывая её, как паук — муху.

Улисс сдавил виски.

— Я подскажу тебе… — прошептало существо, и его дыхание пахло гнилыми фруктами. — Теперь ты готов.

— Что я могу? — простонал Улисс. — Ты выбрал не того. Я не смог даже прочитать чёртов чертёж…

— Уверен?

Холодный, липкий язык коснулся его уха. Слюна капала на плечо, пропитывая ткань.

Улисс резко обернулся.

Но существа уже не было.

Позади кресла стоял он.

Гаррет.

— Что, если ты уже прочитал чертёж, Улисс? — спросил Гаррет. — И всё, что ты знал до того было ложью?

— Железномордые убили тебя! — выкрикнул Улисс.

— Просто слушай, мальчик. — Гаррет отодвинул кресло рукой и шагнул ближе. — Империя скрывает правду. Они переписали историю. Догматики боятся древних технологий, которые могут ослабить их власть. Но теперь ты носитель знания.

— Ты подсунул мне эту дрянь, чтобы отравить меня?! — Улисс рванулся к тому месту, где валялся чертёж.

Но вместо пергамента на полу была лишь чёрная лужа.

Чернила… Они ползли к его ногам, обвивая их, как щупальца.

Он наклонился, и его голос стал шёпотом— Сделай то, чего хотела бы Маргарет, ведь теперь ты можешь всё изменить.

Чернила впитывались в кожу— словно под ней шевелились черви, складывающиеся в слова. Улисс взглянул на руку — и вдруг кожа на запястье разошлась. Тонкая, как бумажный разрез. Из разреза показалось что-то… Бледное, с жёлтым ногтем. Оно шевелилось, царапая его изнутри.

— Не бойся, — прошептал Гаррет. — Это просто дверь.

Ещё один разрез.

Ещё пальцы.

Они прощупывали его плоть изнутри, будто кто-то слепой искал выход. Улисс закричал — но звук застрял в горле. Вдруг его веки дёрнулись. Что-то коснулось глазного яблока. Из-под верхнего века выполз чёрный, блестящий кончик чего-то, медленно разворачивающегося, как свернутый лист пергамента…

— Ты теперь часть текста, — сказал Гаррет. — А текст — это память.

Гаррет подошёл к двери и распахнул её. Холодный подземный воздух ворвался в мастерскую, смешав запах машинного масла с гнилью Нижнего города.

— Найди кита, а потом создай машину! — Он обернулся через плечо. Глаза в тени капюшона вспыхнули, как угли.

Дверь захлопнулась сама.

Улисс упал на колени, выплёвывая комки густой слизи. На запястье пульсировал свежий шрам.

Улисс накинул плащ, рванул ручку — створка с визгом распахнулась. Он выскочил на улицу, впиваясь взглядом в темноту.

Оно уходило. Скользкое, с жучиными ногами, раскачивающееся на