— Не верю! — выкрикнул Улисс.

Удар кулака по столу.

Тарелки подпрыгнули. Вино расплескалось по скатерти, как кровь.

Лорд-Конструктор тяжело дышал, но уже через секунду его лицо снова стало спокойным.

— "Не будем ссориться", — произнес он, вытирая губы салфеткой. — "Ты же вернулся не для этого... сынок."

Он встал.

— "Завтра я вынесу твою кандидатуру на рассмотрение мастерам-догматикам. Ты сможешь присоединиться ко мне в работе." Пауза. "Истинных аристократов остаётся всё меньше. Кто знает — при должном усердии ты, возможно, когда-нибудь попадёшь в Совет."

Он бросил салфетку на стол и направился к двери.

Уже на пороге обернулся:

— "Кстати... Ты давно видел Гаррета? Мне бы сейчас пригодилась его помощь в одном деле."

Улисс не моргнул.

— "Насколько я знаю, он собирался отойти от дел. Часовые механизмы, кажется."

Лорд-Конструктор буркнул что-то невнятное и вышел.

Дверь закрылась.

В зале остался лишь запах от еды, внезапно ставший отвратительным.

Глава 19. Где отдыхает мать

Тени в спальне сплетались в причудливые узоры, будто невидимый инженер выводил на потолке формулы забытых машин. Улисс лежал неподвижно, слушая, как ветви яблонь за окном скребут по стенам, словно пытаются что-то сказать. Шестерёнки Гефеста отсчитывали секунды — тик-тик-так, тик-тик-так — ровно, как метроном перед казнью.

Он резко поднялся. Плотные шторы с вышитыми шестернями шевелились от ночного ветра, отбрасывая на пол дрожащие силуэты, похожие на спутанные провода.

— Кажется, все спят, — прошептал Улисс, натягивая сапоги. Механические пальцы щёлкнули, застёгивая пряжки. — Ты помнишь, что делать?

Гефест стоял у двери, его корпус растворялся в темноте, лишь глаза — два тусклых жёлтых пятна — горели, как сигнальные огни в тумане.

— МЕНЯ ЗОВУТ ГЕФЕСТ. ПРОДОЛЖИТЬ... ПБ-ПОМОЩНИК БЫТОВОЙ... ГОТОВ К СЛУЖЕНИЮ ПОД ЗНАКОМ БЫТОВОЙ БЛАГОДАТИ...

Голос Железноликого внезапно сорвался на скрежет, словно шестерня, зацепившаяся за что-то живое.

Улисс замер.

— Шутка... — Гефест наклонил голову, и в его тоне появились новые обертона, почти человеческие. — Я всё помню.

Улисс выдохнул, но напряжение не ушло. Оно висело в воздухе, как запах озона перед грозой. Он быстро собрал вещи: камзол, наброшенный на сорочку, сумку с чертежом на дне. Латунная рука сжала рукоять трости — там, внутри, ждал гарпун.

Подойдя к Гефесту, он на мгновение задержался, затем крепко сжал холодное плечо автомата.

— Надеюсь, ещё увидимся... друг.

Глаза Гефеста вспыхнули чуть ярче, отражая что-то неуловимое в этом жесте.

Дверь скрипнула, открывая тёмный коридор. Улисс оглянулся в последний раз.

Гефест уже стоял у окна, наблюдая за садом. Его силуэт казался особенно одиноким в лунном свете.

Тик-тик-так.

Улисс медленно приоткрыл дверь, приподнимая её чуть вверх — ровно настолько, чтобы петли не издали предательского скрипа. Он знал каждый звук в этом доме: какие половицы громко стонут под ногами, какие ступени лестницы отвечают эхом на шаг, а какие хранят молчание, словно затаившиеся стражники.

Коридор встретил его темнотой и тяжёлым запахом ладана, смешанного с машинным маслом. Портреты предков, выстроившиеся вдоль стен, следили за ним пустыми глазами. Их лица — бледные, с одинаково холодными улыбками — казалось, шептали: «Предатель».

Он спустился по лестнице, избегая третьей ступени (она всегда скрипела, будто нарочно). Где-то в глубине дома зашипел пар — резко, как предупреждение. Улисс замер, вжавшись в тень.

Тишина.

Только собственное сердце, стучащее в висках.

Он продолжил путь, скользя вдоль стен, как тень. Дверь для прислуги поддалась беззвучно — её петли смазали совсем недавно.

Ночной воздух обжёг лёгкие холодом. Улисс прижался к стволу старой яблони, её кора шершавая, как кожа мертвеца. Ветви шептались над головой, сбрасывая на него капли конденсата — словно дом плакал, провожая его.

В глубине сада, заросшего, но всё ещё подстриженного с пугающей точностью, стояло отдельное здание.

Библиотека.

Она казалось заброшенной, но дорожка к ней была чистой, будто по ней ходили каждый день.

Рычаг замка поддался с тихим щелчком.

Воздух внутри был густым, пропитанным запахом старой бумаги и ржавого металла. Улисс стоял посреди огромного зала, где пыльные фолианты соседствовали с механическими диковинками — Железноликими-собеседниками, карманными планетариями, даже миниатюрной паровой турбиной, застывшей на полке, как музейный экспонат.

Если я что-то сломаю, Гаррет уже не поможет.

Он начал с главного стеллажа. Тяжёлые тома пахли плесенью и лавандой. Страницы шелестели под его пальцами, выдыхая столетия гордыни и лжи.

Ничего.

Переместил лестницу к разделу «Запрещённые механизмы». Листал, сверялся с чертежом, бросал книги на пол.

Ничего.

Прошёл час. Два. Три.

Книги лежали грудой, их страницы распахнуты, как раны. А чертёж...

Чертёж менялся.

Буквы на пергаменте опять начали стекать, словно чернила ожили. Тонкие струйки ползли по краям, капали на пол, образуя чёрные лужицы.

И — тянулись куда-то.

За стеллажи.

К узкой двери, почти незаметной.

Из-под неё сочился бледно-зелёный свет.

Дверь в архив

Улисс наклонился, коснулся пальцами лужицы. Чернила обвились вокруг его пальца, словно пытаясь потянуть.

Он толкнул дверь.

Холодный воздух ударил в лицо.

В центре комнаты, под бледно-зелёным светом лампы, стояло оно.

Чудовище из меди, стали и тикового дерева.

В медицинских кругах его называли — «Стонущий Циклоп».

Двухметровая махина, усеянная клапанами, манометрами и паровыми ресиверами. Её корпус был покрыт патиной времени, но шестерни блестели, словно их смазывали час назад. В брюхе аппарата, за толстым стеклом с паутиной трещин, мерно пульсировала поршневая камера — огромный цилиндр, соединённый с сетью трубок, вживлённых в тело пациентки.

С каждым тактом машина издавала влажный, хриплый вздох — звук, похожий на предсмертный стон паровоза.

На кровати рядом лежало тело.

Бледные руки, выступающие из-под одеяла, были усыпаны следами от игл — тонкие шрамы, как дорожки муравьев, сходились к медным канюлям, ввинченным в вены.

Но лицо…

Лицо скрывала кожаная маска с латунными вставками, плотно притянутая ремнями. От неё отходили шланги, наполненные тёплым паром и едким запахом эфирного концентрата — наркотического коктейля, который не давал мозгу проснуться.

На груди — медные электроды, подключённые к динамо-машине. С каждым разрядом мышцы дёргались, заставляя пальцы судорожно сжиматься.

Главный узел аппарата — маятниковый механизм с качающимися гирями.

Если ритм сбивался, машина начинала скрипеть, а из бокового клапана вырывалась струйка алой жидкости — кровь, отфильтрованная «железными почками».

«Циклоп» не просто стонал.

Он бормотал.

Обрывки слов, шепот, смех — будто в его трубках застряли частички души.

Но главное — он работал. Пока шестерни крутились, пока пар не остыл