– Ну это логично, – ответил он, не торопясь начинать есть. – Я бы сам до такого не додумался, хорошо, что вы из него всё вытащили, но, повторюсь, подход выглядит логичным и последовательным. Хотя наверняка в записях Согласия есть подобная информация.

Григорьев неуклюже пожал плечами, водя вилкой по тарелке и перемешивая сыр. Казалось, что он в своих мыслях. Сэм не стал его из них выдергивать и приступил к обеду. Честно говоря, проголодался он зверски.

– Что будет дальше, Сэмюэл? – отстранив пустую тарелку, спросил философ. О чём он?

– Я имею в виду, какой у нас выход из ситуации с З’уул? – уточнил Пётр, видимо по взгляду Джулиани осознав, что предыдущий вопрос поставил того в тупик.

– Думаю, будет война. Она уже идёт, вы же знаете, мы уже несём потери на фронте, – ответил Сэм. Григорьев кивнул, ведь, конечно же, знал про гибель Смирнова, но, видимо, его вопрос был шире.

– Да, да, война. Мы станем сбивать их корабли. Они наши. Потом снова мы – их. Они – нас.

Джулиани понял. Вопрос очень сложный. Пётр явно интересовался, что же из себя представляет победа.

– Думаю, нам придётся прилететь к ним домой и поступить с ними так, как они планировали поступить со всей нашей Галактикой, – сказал он и налил себе чай. Само собой, никакого сахара.

– Победить дракона можно только став драконом, мистер Джулиани, – вздохнув, произнёс Пётр.

– Знакомая фраза.

– Это Ницше[17], – ответил Григорьев, и Сэм кивнул. Конечно, философ цитирует философа. И он, само собой, понял, что имеется в виду. Уничтожив З’уул, они сами станут З’уул.

– Ну а вы что думаете? – спросил Джулиани у русского. В конце концов пусть философы отвечают на философские вопросы.

– Я думаю, что мы должны найти другой путь. Не быть уничтоженными, но и не уничтожать.

– Перевоспитать?

– Нет, что вы. Ни в коем разе. Просто найти способ мирно сосуществовать во Вселенной, как протон и электрон.

Вот дела. Философ опирается на физику! Протон и электрон противоположно заряжены, вот на что, наверное, намекнул Григорьев.

– И как это сделать? – спросил он, изобразив движение пустой чашки из-под чая вокруг пустой тарелки, чем вызвал улыбку на бородатом лице Петра.

– Не знаю. – Пожал тот плечами. – Сунил говорил, что, возможно, таков последний и важнейший урок и задача Вселенной: научить нас сосуществовать с теми, с кем сосуществовать просто невозможно.

– Надо же. Может, вы… с гуру Кумари… и правы. Но тогда вам нужно найти ответ раньше, чем одна из сторон уничтожит другую.

Они ещё поговорили о разном, а потом Пётр поехал в аэропорт, регистрироваться на свой рейс. Он ещё раз отказался от услуги по мгновенному переносу в шаттле Кен-Шо, и Сэм не стал напирать. А сам отправился в Управление.

Во время поездки в служебной машине Джулиани составлял отчёт на планшете. Дойдя до пункта о красоте, который так зацепил Григорьева, замялся. Описать или нет то, что Пётр подчеркнул его? И как это сделать? Выражаться как философ он не мог. «Пётр Григорьев счёл важным отличие понятия красоты у нас и З’уул…», – написал Сэм и стал думать, как сформулировать дальше то, что набрасывал на ломаном английском его компаньон. В голове роились мысли исключительно о самоуверенности пленника. Да тот просто ни во что не ставит своих тюремщиков, будто бы презирает тех, кто смог его захватить.

Захватить. Мозг ухватился за это слово. Презирает. Красота. Сила. Захватить. Презирает. Вот оно!

Джулиани торопливо стал печатать. «…у последних красота есть синоним силы, и всё, не являющееся проявлением силы, а похожее на проявление слабости, выглядит некрасивым, жалким, презренным. Моё мнение: по этой самой причине пленение, арест стали некрасивым поступком, а мы сами в глазах Зоама Ват Лура – слабыми и недостойными. Вероятно, убийство выглядело бы для него более красивым поступком и он бы проникся к нам уважением. Это выглядит странно, но трактовку подобной логики оставляю психологам и философам, обращаю внимание на то, что за всё время содержания в изолированном помещении пленник не потерял присутствия духа. Я думал, что это связано с тем, что он надеется на спасение, но, возможно, ему также помогает уверенность в том, что он сильнее всех нас вместе взятых и красивее с точки зрения морали».

* * *

…По какой причине запросы Шмидта приходили к ним в Управление, он не знал. Возможно, немецкая полиция, имея информацию о том, где и как было совершено преступление их заключённым, не хотела брать на себя никакой ответственности. В Управлении тоже никто не хотел этим заниматься, и всё летело к ним с Коллинс. Ральф пару раз в месяц просил бумагу, карандаши, ручки, какую-то научную литературу по физике. Сэм всё это подписывал, и с грифом «Одобрено Управлением Безопасности Земли» материалы улетали в Берлин.

В последний раз запрос включал в себя ноутбук и всякие средства для программирования. Также Ральф просил разрешения получать новости о разработках в области физики. Это уже выглядело любопытным, и Джулиани решил, что пришла пора проведать самого необычного преступника на планете. Дело в том, что закрытый процесс длился почти год, и суд был готов целиком и полностью оправдать Шмидта, основываясь на показаниях свидетелей и переключении фокуса главного обвиняемого на «инопланетного шпиона, использующего психотропные методы воздействия». Однако Ральф сам создал новый прецедент в юридической практике.

«Ваша честь, я признаю себя виновным, поскольку метод воздействия лишь надавил на мои самые тёмные стороны. Не будь во мне накопленной ненависти, это бы не сработало, и господин Прайс остался бы жив. Суть моего преступления в том, что я был ножом, который наточил себя и позволил убийце собой воспользоваться. Я был тем самым подходящим для подобной цели, и потому виноват. Мне нужно было быть добрее, но я замкнулся и стал человеконенавистником. Если вы признаете меня невиновным в убийстве, завтра могут начаться новые и новые убийства с помощью психокодирования. Кто знает, какие возможности появятся у преступников в ближайшие годы? Один станет кодировать другого, а того будут отпускать на свободу. Вы должны приговорить меня, равно как и того, кто воспользовался моим состоянием. Если вы этого не сделаете, то следующая жертва так же будет на моей совести, чего я не перенесу».

Такой речи Джулиани не слышал ни от одного обвиняемого за свою карьеру. В лучшем случае преступник извинялся. Но чтобы просить себя посадить, да ещё и по столь серьёзной причине. Адвокат