Сейчас прошло четыре года с момента заключения, и Сэмюэл входил в комнату для посещений с чувством трепета перед этим человеком.

– Здравствуйте, полковник, – поприветствовал его сидящий через стол слегка исхудавший Ральф. Он был одет в скромную тюремную одежду тёмно-серого цвета. На глазах очки, лицо выбрито, но под глазами синяки то ли от недосыпа, то ли от недостатка витаминов. Нужно проверить меню арестанта.

– Генерал, – поправил его Джулиани, слегка смутившись. В какой-то степени звание было получено за совместную работу по поимке Зоама Ват Лура и… арест Шмидта. Он присел напротив.

– Ого, поздравляю, – Шмидт выглядел удивлённым, но нисколько не огорчённым. – Мне искренне жаль, что я невольно оторвал вас от важных дел.

– Не переживайте. Мы с… Джоанной, – Сэм запнулся, не зная, уместно ли информировать Шмидта о своём браке с коллегой по КАС, и, чуть не сказав, что они решили провести небольшой трёхдневный отпуск в Германии, – прилетели сюда не только по вашему делу.

– Ну что ж… – улыбнулся Ральф, – рад.

Он понял? Да нет, вряд ли.

– Герр Шмидт, я внимательно следил за вашими запросами, – Джулиани перешёл на немецкий. – Не то чтобы мне трудно предоставить вам то, что вы просите. В конце концов вы вообще могли сюда не попадать, так что опасным преступником я вас не считаю. Но решил поинтересоваться, что именно вы тут делаете.

– Я благодарю вас за этическую оценку моего… преступления, генерал. Но я виновен и буду отбывать срок, пока не искуплю свою вину. Полностью. А занят я тем, что умею делать – физикой. Вы же помните, я был призван на Марс с определёнными целями. Набравшись вводных, я обрабатываю информацию там, где мне доступно – в собственной голове. Это и помогает мне отвлечься от грустных мыслей, и в то же время не даёт усыхать мозгам.

Удивительный человек. Сам себя приговорил, сам себя наказывает, ещё и ищет, как максимум пользы при этом принести. Джулиани почувствовал укол зависти. Ему в своё время хватило сил лишь признать неправоту и сменить вектор усилий. Что удивительно, всякий раз, как он так поступал, он вновь оказывался на коне, и вот, стал генералом службы безопасности Земли. А смог бы проявить себя как Ральф?

– Так вот, – продолжал немецкий физик-механик, – сначала мои потуги были абстрактны и не приводили ни к каким результатам. Вы не были знакомы с моей идеей выворачивания Вселенной наизнанку?

Само собой, Сэмюэл не был знаком. Он задумчиво отрицательно покачал головой. Шмидт вытащил из кармана огрызок карандаша и сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и принялся рисовать.

– Вот, представьте, что этот лист – четырёхмерная Вселенная, а круг – аналог нашей трёхмерной Вселенной, вот здесь её центр. Частицы выстраиваются в ориентации таким образом, что оказываются на квази-равном расстоянии от центра.

– Логично, – кивнул Джулиани, тужась в попытке представить трёхмерную Вселенную как какую-то сферу в четырёхмерном пространстве, но не смог и сдался. Физики и математики, должно быть, обладают удивительным мозгом, если способны оперировать подобными понятиями!

– Господствующая идеология говорит именно так, – продолжил Шмидт. – Но я предположил иное. А что, если спин частиц задаёт то, где, по их мнению, верх, а где низ, и они своим положением и определяют вселенский центр? Тогда, поменяв спин, мы можем заставить процессы в определённой области Вселенной как бы развернуться, включая течение времени, потому что мы поменяем верх и низ.

Если до этого было непонятно, то сейчас речь Ральфа казалась просто набором слов. Джулиани понимал, что Шмидт, щадя его ум профана, использовал простые термины, но легче не стало.

– Так, герр Шмидт, вы меня потеряли, – признался он, глядя на картинку. – А в чём может быть практическая ценность явления?

– Ну-у-у… о чём и речь. Представьте себе, что я только что показал вам идею расщепления атомов, как сделал Бор. А теперь нам нужен Штрассман, чтобы провести эксперимент, Ферми, чтобы направить идею, и Оппенгеймер, чтобы создать бомбу[18].

Джулиани медленно переваривал фамилии. Что конкретно предлагает учёный?

– Боюсь, я не совсем корректно направляю вашу мысль, герр Джулиани, – почесал затылок Шмидт, – давайте попробуем так. Я думаю, что фундаментальная мысль есть направление для практических идей. Проверка моей теории может привести к сдвигу в понимании Вселенной и её законов, что позволит нам создать новое оружие невиданной силы. Мне хотелось читать, что творится в мире физики, чтобы не пропустить, когда мои бывшие коллеги с Марса смогут что-то подобное реализовать. Эксперимент по проверке моей теории я имею в виду.

Так, уже понятнее. Мысль о «ядерной бомбе» в галактическом масштабе поражала. Ровно так же, как поразила бы идея об обычной ядерной бомбе какого-нибудь римского легионера.

– А вы не думали, что всё уже изобретено в Согласии? – уточнил он.

– Думал. Но они миролюбивы. Вполне может такое быть, что, наткнувшись на идею, даже лежащую на поверхности, которая привела бы к необратимым процессам в огромной области пространства, её просто отбросили в сторону как бесполезную. Я не намереваюсь взрывать или убивать кого-то. Вовсе нет. Но представьте, что вы развернули время вспять в каком-то месте, и вернули, например, З’уул, на миллион лет назад?

Тут немец прав. Идея фантастическая. Безумная. Невозможная. И следовательно, требующая повышенного внимания и проработки.

– Вам предоставят всё, что вы просили, и даже больше, – сказал Джулиани. – С завтрашнего дня вы будете работать в лаборатории, вам дадут подчинённых, и вы должны сделать для нас «бомбу времени».

Шмидт замотал головой и замахал руками.

– Нет-нет, герр Джулиани! Никаких лабораторий! Я – заключённый и им останусь. Я просто хотел читать и проводить мысленные эксперименты! Ну и моделировать на компьютере…

– Герр Шмидт… Ральф… – Сэм сложил ладони, будто бы молился, и медленно опустил их на стол. – Если вам так будет угодно, мы в лаборатории воссоздадим вашу камеру. Будете в ней отбывать свой срок. А к наказанию добавится необходимость управлять командой физиков и отвечать за результат исследований.

Шмидт открыл рот, чтобы что-то возразить, но, сказать ему, судя по всему, было нечего…

* * *

Джулиани часто задумывался, почему же ему так повезло. Раньше, до Согласия, он все свои карьерные продвижения списал бы на опыт и усердие. Но после того как правила игры стали меняться, Сэм увидел триумф одних и бездарное, зачастую предательское падение других. Опыт и усердие мало