Я вдруг представил себе мир, зажатый в исполинской руке, раскрашенной в корпоративные цвета NumberCorp.

– Думаешь, к этому все и придет?

– А сам как считаешь?

Я вспомнил, что сказал Вурт, когда я только устроился в NumberCorp.

– Я верю, что мы изменим мир, – ответил я.

– А я думаю, что уже изменили, – сказал Хэн. – Ты сам поймешь почему, когда вернешься. – Он поднял бокал с вином. – За Джулиуса и его мечту, и за твою конечно.

– За Джулиуса, – эхом отозвался я, поглядывая в блокнот, где была выведена красным надпись: «РАБСТВО ПО ВЗАИМНОМУ СОГЛАСИЮ?»

Впоследствии мне выпал редкий шанс посетить Китай еще несколько раз – и не только вместе с Хэном. Было время, когда я там жил, работая в качестве китайского корреспондента для журнала Singularity. Неизменный в своей хорошо оплаченной борьбе с низкими стандартами современной журналистики, Singularity открыл мне доступ почти к каждому технологическому центру материкового Китая… достаточно перспективы, чтобы объяснить, какой мне виделась страна на тот момент.

Представьте себе город, целиком состоящий из технологических компаний. Не мини-деревни Кремниевой долины – представьте искусственный город, в котором каждое здание спланировано и разработано силами государства, и все они до единого сдаются в аренду.

Тысячи из них занимают стартапы, сотрудники которых взращены в ультраконкурентной среде, где люди на вторых и третьих местах со стыдом бегут в другие страны и становятся там директорами компаний из списка Fortune-500.

Если эти тысячи гениев и не остаются на слуху, то лишь потому, что горстка звезд воспылали так ярко, что навсегда вписали себя в историю человечества, лишив всех остальных заслуженной славы. Если вы изучали историю Ренессанса, то вот вам параллель: ровно так же имя Боттичелли затмило Андрео дель Кастаньо. Вообразите громадные империи торговых и технологических центров с десятками тысяч программистов, приносящих выручку в миллиарды долларов, – гении, куда ни посмотри. Это был мир невообразимых инноваций, даже по меркам Кремниевой долины.

Китайцы называли эти зоны «технопарками». В любой другой стране они бы назывались провинциями. Или штатами.

На Шри-Ланке есть поговорка: «годайата-магия». Коммон, от которого я о ней и узнал, объяснил, что это местный сленг – так говорят, когда какой-нибудь селянин впервые в жизни видит крутую техническую штуковину. В Китае я столкнулся с настоящей магией и впервые почувствовал себя «годайя», деревенщиной. Я, привыкший к Долине, прикоснулся к миру вдесятеро большему, нежели все, о чем только мог мечтать.

Но давайте взглянем и на обратную сторону медали.

Тот сверкающий город – лишь один среди тысячи; и находится он в стране, где министерство пропаганды решает, что есть истина, а что ложь; где Великий Китайский Файрвол следит за каждым словом, которое вы публикуете в сети; где экзотическая порода под названием «журналист» перешла в разряд вымерших видов, а новости расходятся по миру при помощи автоматизированных сервисов, которые за гроши переписывают немногочисленные студенты колледжей. Китай никогда всерьез не интересовался роботами или искусственным интеллектом, поскольку на протяжении всей своей истории страна не знала недостатка в людях и испытывала потребность в рабочих местах; поэтому те, кто занимал нижние ступени социальной лестницы, – таксисты, чернорабочие, официантки – в совершенстве овладели искусством перевоплощения в идеально послушных роботов, на случай если завтра их номера рухнут вниз и они лишатся работы.

В этом мире высочайшая цивилизованность уживалась с катастрофическими масштабами эксплуатации. Однажды я увидел, как мужчина – явно из числа высокоранговых китайцев – в открытую приставал к официантке прямо в многолюдном ресторане; ни один человек в заведении на нее даже не взглянул. «Его осудит государство», – сказала девушка, которая подавала мне кофе, хотя надежды в ее голосе было немного. Когда я пересказал эту историю Хэну за одной из наших ежедневных встреч, он был потрясен до глубины души.

На следующий день – как я впоследствии узнал от Хэна – этого мужчину арестовали, понизили в ранге, лишили всех титулов и привилегий и отправили ремонтировать канавы. Спустя еще день его сбила машина – похоже, что за рулем была группа малолетних угонщиков. Никаких санкций за этим не последовало: для системы он был пустым местом.

Сейчас большая часть моих заметок о той первой поездке утеряны, но кое-что сохранилось. «Метрики открытости в работе госслужащих, поиск по имени, департаменту или номеру удостоверения», – сказано в одной из них. «Сегментация номеров, – написано в другой. – Правительство подбирает профессии для каждого рейтингового диапазона. Опубликован список вакансий для представителей среднего класса».

«Маргинальные сообщества с низким рейтингом превращаются в зоопарки для богатых, – значилось в очередной заметке. – Активистов силой помещают в психиатрические лечебницы».

И наконец, самая вопиющая из моих записей, на сей раз выделенная, подчеркнутая и обведенная в кружок: «РАБСТВО».

Глава 15

Вернувшись домой, я принял душ. Затем переоделся. И отправился прямиком в город на арендованной машине. Остановился я в Сан-Хосе – но скорее случайно, чем умышленно. Припарковав автомобиль, я решил пройтись пешком, чтобы проникнуться духом клубящейся толпы. Похоже, что поблизости проходила студенческая вечеринка, а может, это были молодые сотрудники одного из техногигантов. Парни и девушки без рубашек, в сетчатой ткани на голое тело, то и дело выныривали из баров и возвращались обратно, выпуская наружу свет, шум и жар. На улицах буйствовали ряженые люди. Когда я прошел мимо Бэтмена, тот дал мне пять.

Все это были студенты колледжей – раскрепощенные, необузданные, не обращенные безымянным государством в игрушку системы. Эти люди жили так, как и должны: свободные, счастливые, немного встревоженные и вусмерть пьяные.

У меня зазвонил телефон, но я решил не обращать на него внимания. Я просто сидел, впитывая атмосферу города, попивая спиртное и мало-помалу освобождаясь от китайского влияния, пока огни и туман наполняли меня ощущением нормальности. Я не помню, как вернулся домой – должно быть, Парвати забрала меня, когда телефон зафиксировал мой уровень алкоголя и автоматически с ней связался – но проснулся я в ее объятиях и с похмельем размером в целый континент. Вокруг не было и следа алгоритмической бессердечности за государственные деньги.

Все выглядело именно таким, как и должно быть. Я заперся в офисе и начал писать о Китае. Джулиус снова велел мне не хранить текст в сети, а я снова выкинул из головы все лишнее и принялся за работу.

Джулиус, хмурясь, прочитал мой отчет.

– Все настолько плохо?

– Настолько.

– Я