как эта сила затягивает меня, как она течет по моим венам, и мне с большим трудом удавалось это контролировать. Я попыталась успокоить Нану, но было слишком поздно. Она проглотила семена, и ее глаза горели блеском зораата. Она взревела от боли, схватившись за горло и выпучив глаза. Затем она обратила свой дикий взгляд на Мазина и меня.
Я посмотрела на Маза, наши взгляды встретились, и все, что я хотела сказать ему, заключилось в одном этом взгляде. Страх. Желание. Любовь. И тогда я открыла рот и произнесла последнее слово, обращенное к нему:
– Беги.
Сорок девять
Маз не стал задавать вопросов и не колебался ни секунды. Он выскочил за дверь и громко позвал Нур.
– Нану, ты же не хочешь этого делать.
– Ты не оставляешь мне выбора. Не стой у меня на пути.
– Я не причиню тебе вреда.
Я почувствовала, как сила джинна, бегущая по моим венам, пронзила мои чувства. Жаркое пламя магии готово было вырваться из меня, чтобы поглотить все: дом, мою бабушку, меня саму. Но я больше не хотела идти по этому пути. Я не хотела убивать Нану, несмотря на то что она сделала. Это не разорвало бы этот круг ненависти и мести.
– Ты не смогла бы мне навредить, даже если бы попыталась.
– У меня больше силы, чем у тебя, – осторожно сказала я, поднимая ладонь и показывая ей черноту, покрывающую мою ладонь, и жаркое пламя внутри нее. – Я не хочу использовать ее.
Ее глаза загорелись.
– Значит, ты тоже заключила сделку. – Она улыбнулась, но ее улыбка получилась слишком неискренней, словно улыбалась кожа, натянутая на скелет. Она перестала быть человеком, как будто в нее вселился джинн и лишил ее чувств, оставив лишь телесную оболочку, питающуюся яростью.
Она двинулась на меня, но на этот раз я не отступила. Неужели это то, кем я стану? Неужели это то будущее, которое ожидает и меня? Я закончу несчастной женщиной, измученной жаждой мести? Нет. Больше нет. Чтобы стать такой, нужно было выбрать этот путь, отказаться от всякой радости в пользу разрушения. Я такой не стану.
Она сделала еще шаг вперед, и я снова подняла ладони. В ее глазах промелькнуло беспокойство. А затем выражение ее лица изменилось до неузнаваемости. Ее лицо исказилось от боли, и она издала низкий вой.
– Нану? – Я нерешительно двинулась к ней.
– Не называй меня так, – огрызнулась она, вырываясь из хватки моей протянутой руки, и сжалась в комок. – Ты мне не внучка, – прохрипела она.
Затем она подняла руки, и ее бледно-зеленые глаза налились чернотой. У меня перехватило дыхание: с кончиков ее пальцев сорвались блестящие завитки тьмы, как будто она выплеснула флакон чернил и они взлетели в воздух. Они обвились вокруг меня, как змея, сжимающаяся вокруг своей жертвы и готовая задушить ее.
Я могла бы поднять руки в знак защиты, могла бы использовать силу джинна, бьющуюся в моем сердце, и превратить тьму в сверкающий огонь. Но я не стала. Я хотела посмотреть, как далеко она зайдет.
– Ты могла бы полюбить меня, – прошептала я. – Все эти годы ты сдерживала себя, а я не знала, что это из-за твоего горя по моей матери. Но ты могла бы открыться в любви ко мне.
– Так же, как открылась ты после смерти своего отца? Ты вернулась за тем же. За местью.
Черные нити, извиваясь спиралью, стали ближе, словно отражение тех, что ползли по моим рукам. Они сомкнулись, и воздух вокруг меня стал холодным, а затем – невыносимым. Я воззвала к заимствованной у джинна магии, которая горела у меня под кожей, готовая вот-вот вырваться наружу. Она окутала тьму, заполонив ее, как пчелиный улей. Из меня вырвался столб огня и охватил мешок с зораатом, лежавший рядом с кроватью, который вспыхнул, подобно пустынному кустарнику.
Затем я прошла сквозь пламя к бабушке. Ее глаза расширились, лицо побледнело.
– Как ты это сделала? Сколько тебе пришлось съесть?
– Нисколько. Эту силу дал мне сам джинн.
– Джинны не отдают что-то просто так. Ты отдала что-то очень ценное, чтобы ощутить вкус этой силы. – Она склонила голову набок, ее черные глаза смотрели с пониманием. – Возможно, свою жизнь? – Она следила за выражением моего лица, и я поняла, что она делала это годами – изучала меня, оценивала. – Ты думаешь, опасна я, хотя ты торгуешься о гораздо большем? – Она внимательно смотрела на меня. – Ты и правда похожа на меня.
– Я совершенно на тебя не похожа, – отрезала я. – Я способна измениться. И даже если я сделала что-то, о чем сожалею, я могу искупить вину. Я могу все исправить.
Я хотела в это верить. Я должна была в это верить. Потому что я совершенно точно не собиралась выполнять ту сделку, которую заключила. Не теперь, когда я увидела, к чему это меня приведет.
– Еще не поздно, Нану. – Я снова протянула ей руку. – Ты не обязана этого делать.
Она покачала головой, ее глаза по-прежнему были дикими, но печальными.
– Оставь свое прощение при себе. Я не хочу, чтобы меня прощали. Я добилась справедливости для своей дочери. Я добилась…
Она замолчала, ее слова оборвались сдавленным звуком. Ее руки потянулись к шее, сильно сжимая кожу.
– Нану? Что такое?
Она согнулась пополам и закричала, из ее рук вырывалось все больше черных отростков, заполняя комнату вокруг нас.
– Я… не могу… Я не могу, – выдохнула она, и я опустилась на колени рядом с ней. Она снова закричала, и я увидела, что ее язык почти засох, а зубы почернели.
Семена. Она приняла слишком много. Должно быть, она принимала их в разных количествах, что временно придавало ей сил, но затем отравило ее. Я сглотнула, в горле у меня пересохло, глаза жгло от непролитых слез. Нану убила моего отца. Она предала меня, и из-за нее меня арестовали. Заслуживала ли она моей доброты? Моего сочувствия?
Я выдохнула и положила руки на ее плечи. Я не стану губить свою душу ради мести, чего бы она ни заслуживала.
– Я постараюсь помочь тебе.
Я закрыла глаза и призвала силу, которая связывала меня с джинном. Пока что она подчинялась моей воле, когда я взывала к ней. Внутри себя я слышала шепот, низкий и зловещий. Ее можно было спасти, я это точно знала. Она забилась в конвульсиях от яда внутри, и я зажала ей рот рукой. Я сосредоточилась на том, чтобы очистить ее тело от токсина. Она закричала, но я