Темного духа убийцы ведьма ощущает как человек чувствует смрад от гниющего тела – так же отчетливо, и ясно. А вот духи самоубийц никак не пахнут. Стоят они особняком и словно застревают в этом мире навечно. Никто не знает, как их использовать в чарах, возможно ли это, к каким последствиям это может привести. Лишь однажды я видела такой дух. Он был словно более плотным. Почти как живой человек. Но речи человеческой не разумеющий, пребывающий в своей печальной юдоли.

Тьма заразительна. После смерти Роостар тоже станет темным духом, страждущим нести зло, чтобы хоть что-то из себя представлять. За любую магию приходится платить свою цену.

Духи ветра благоволят лишь детям. Они легковесны, веселы и стоит в душе поселиться печали, ты их уже не дозовешься. Потому я еще помнила их светлые лица, звонкие голоса, но уже не могла сказать, о чем велись беседы и что я просила. Им неведома корысть в отличие от духов огня, настолько жадных, что они пожирают даже тела, благословленных ими ведьм.

По счастью они очень редко благословляют колдунов. Последний случай был зафиксирован около ста лет назад. Трудно сохранить разум, когда сердце горит. С каждым новым обращением, к этим духам, ты словно перенимаешь их яростную натуру и жажду нести хаос. Старая Герда считала, что духи огня нарочно сводят с ума своих носителей, чтобы те жгли вокруг себя и врагов, и друзей. От эмоций, переживаемых благословленными, духи пребывают в экстазе. Скучная жизнь им не нравится. Зато они никогда не отворачиваются от тех, кому вручили свой огонь.

Молиться же духам воды об их прощении было тяжко. Удел духов воды – это защита, советы, поддержка. Они связывали всех благословленных в единый поток. Тем страшнее было мое преступление против Роостара. Ведь они мнили его своим чадом, заплутавшим, лишенным их благословления за грехи, но все же детей не выбирают. Духи любили его тоже. Вот и сегодня, сколько бы ни пыталась до самого вечера взывать к их прощению, они не желали слушать моих жалких оправданий.

***

Я сидела за столом, склонившись над связкой сушеного зверобоя, аккуратно отделяя цветки от стеблей. Запах – терпкий, чуть горьковатый – наполнял комнату, смешиваясь с ароматом воска и старого дерева.

После той безумной ночи, когда выхаживала Эшфорда, и поцелуя, который предназначался не мне, наступила странная, зыбкая тишина.

Он избегает меня?

Пыталась не думать о нем, о его сильных руках, о том поцелуе, что перевернул все с ног на голову. О том, как мужчина ушел. Но мысли, как назойливые пчелы, возвращались.

Что теперь?

Резкий, властный стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Сердце екнуло и забилось тревожной дробью. Кто? В такой час? Ледяная рука страха сжала горло – это ведь не может быть инквизиция?

Я подошла к двери, не дыша, прижав ладонь к груди, будто могла унять бешеный стук сердца. Медленно, приоткрыла тяжелую дубовую створку.

На пороге, залитый косыми лучами заходящего солнца, стоял он.

Эшфорд.

Высокий, мрачный в своем черном плаще и камзоле, с лицом, на котором смешались усталость и что-то тяжелое, неподъемное – горечь? Скорбь?

Его взгляд был устремлен куда-то внутрь, в бездну собственных мыслей. Казалось, мужчина даже не замечает, что дверь открыта.

– Эшфорд? – прошептала я, не узнавая собственного голоса.

Инквизитор вздрогнул, словно очнувшись от дум, и его взгляд – острый, пронзительный, несмотря на усталость – упал на меня. В нем была какая-то глубокая, изматывающая пустота.

– Тея, – произнес он. Его голос, обычно металлический и твердый, звучал приглушенно, как надтреснутый колокол. – К тебе можно?

Я отступила, пропуская его внутрь, не в силах вымолвить ни слова. Он шагнул через порог, тяжело ступая, сбросил плащ на спинку стула у стола.

– Ты как себя чувствуешь? Спина? – спросила я, больше чтобы заполнить тягостное молчание.

Он махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. – Заживает. – сухо прозвучал ответ.

Мужчина стоял посреди комнаты, не садясь, его взгляд блуждал по знакомым стенам, по пучкам трав под потолком, не задерживаясь ни на чем.

Тревога кольнула меня. Это был не тот Эшфорд. Не саркастичный, не опасный, не тот, что страстно целовал меня здесь же. Это лишь его тень.

– А ты чего такой хмурый? – спросила я, осторожно подходя ближе.

Инквизитор медленно повернул голову, его пустой взгляд наконец сфокусировался на мне. – Радость, Тея, – произнес он тихо. – С тех пор, как тот проклятый яд вымыло из крови, я больше не могу ее чувствовать. По-настоящему. Оказывается, – горько усмехнулся, – самые яркие ощущения, что я испытывал и те были ненастоящими. Эйфория. Наркотик в крови. Иллюзия.

– Келлен умер, – помолчав добавил он и каждое слово падало, как камень. – Мой коллега. Ранен тем же превращенным в чудовище, что и я. Умер от яда. Того же яда, что был в моей крови.

Воздух в доме сгустился, стал тягучим, как смола. Я почувствовала, как холодеют кончики пальцев.

Он знает. Он пришел за ответами. За мной.

– Ох, – вырвалось у меня искренне. – Эшфорд, мне... мне так жаль.

– От того же яда, – продолжил мужчина, не обращая внимания на мои слова.

Его голос оставался ровным, но в нем появилась опасная стальная нить. Он сделал шаг ближе.

– Того самого. Таргарского паука. Все симптомы – эйфория, жар, черный гной, смерть в течение суток. Как и должно было быть. Как и должно было быть со мной.

Инквизитор смотрел на меня. Не обвиняя. Пока. Но требуя. Требуя ответа. Напряжение сгустилось, стало почти осязаемым.

Он знает. Он все понял.

Отступила на шаг, к столу, оперлась ладонями о грубую древесину. Надо отшутиться.

– Ну, – начала я, стараясь, чтобы голос звучал легкомысленно, – ты же сам хвастался, сколько силы накопил. Двух девиц на одной руке удержать можешь. Видимо, твой организм выдюжил. А твой коллега, – я махнула рукой, – не был столь могуч. Вот и все объяснение. Удача.

Звучало жалко. Фальшиво.

– Удача? – мужчина фыркнул. – Я пошел в архив, Тея. Перерыл все, что смог найти о ядах. О таргарском пауке.

Он сделал еще шаг. Теперь между нами было расстояние не больше вытянутой руки. Я чувствовала исходящий от него жар, запах кожи и напряжение. Огромное напряжение, что висело между