- Эш, – шептала я, как заклинание. – Держись. Пройдет. Все пройдет.

Его дрожь постепенно начала стихать. Дыхание стало ровнее, глубже. Мужчина повернул голову, его горячее дыхание обожгло мою шею. Я не отстранилась. Его рука, нащупала мою талию, притянула ближе. Мы лежали, сплетенные в странном, вынужденном объятии – ведьма и инквизитор, извечные враги.

Даже не заметила, когда мужчина открыл глаза. Не полностью, лишь узкие щелочки, затуманенные болью и жаром. Взгляд, мутный и неосознанный, упал на мое лицо. В его глазах мелькнуло что-то. Узнавание? Жажда? Отчаяние? Губы, сухие и горячие, шевельнулись.

«Вернись...» – прошептал инквизитор так тихо, что я едва расслышала. Его рука слабо потянулась к моему лицу. Пальцы коснулись щеки. – «Вернись ко мне, Эвелин…». Последний слог сорвался с уст его неслышно.

Он снова ее зовет? Он ее жаждет? Жаждет ее. Не меня.

Я должна прекратить это. Но как?

И, прежде чем я поняла, что происходит, Эшфорд потянулся ко мне. Горячие, потрескавшиеся губы коснулись моих. Легко, неуверенно, как слепой ищет опору. Поцелуй был мимолетным, призрачным, полным чужой боли и тоски.

Не поцелуй даже. Скорее прикосновение. Тяжелое, горячее, бессознательное прикосновение умирающего, ищущего спасения, утешения, связи с жизнью. В нем не было страсти, только нужда и бредовая путаница. Но для меня...

О, боги. Электрический разряд прошел по всему телу. Его губы, его близость, его жар... Это было одновременно невыносимо приятно и мучительно больно.

Потому что этот мужчина целовал не меня. Он целовал призрак Эвелин. И все же, мое сердце бешено заколотилось, кровь прилила к лицу. Я замерла, не в силах отстраниться, не в силах ответить.

Этот поцелуй-прикосновение длился мгновение, но врезался в память огненной чертой. Потом рука Блэкторна ослабла, голова откинулась назад, и он снова погрузился в забытье.

Я лежала рядом, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя, как безумие ночи и этот поцелуй разрывают меня на части. Страх за него. Страх перед ним. Жгучее желание, вызванное его близостью и этим поцелуем. Горечь от того, что Эшфорд не видел меня, а смотрел только сквозь . На призрак той женщины.

Осознание, что я только что совершила акт величайшей глупости, прижавшись к инквизитору и позволив ему... И понимание, что сделала бы это снова, лишь бы этот человек выжил. Он был мне дорог. Этот надменный, саркастичный, смертельно опасный мужчина. Без его колкостей, без этих опасных искр между нами, мир стал бы пустым для меня.

***

К утру жар начал спадать. Дыхание пациента углубилось, стало ровным. Цвет лица потерял мертвенную синеву, вернулся легкий румянец. Раны на спине были глубокими, воспаленными, но чистыми. Это были просто раны от когтей. Страшные, но уже не смертельные. Яд был побежден.

Тень смерти над челом мужчины растаяла. И усталость волной смыла волной смыла остатки смущения. Я уснула прямо там же в его объятиях, обещая себе «только на пять минут сомкну глаза». Зелье отняло много сил, природа взяла свое. Я провалилась в тревожный сон. Метущаяся по лесу в одной сорочке как сейчас, окруженная со всех сторон факелами, я искала хоть какой-то защиты. Из дупла ближайшего дуба послышался голос: «Иди ко мне, я не обижу». И стоило лишь потянуться к этой спасительной тонкой соломинке голос добавил: «Эвелин, мне нужна только Эвелин».

Холодный пот выступил у меня на лбу. Внезапное пробуждение было не из приятных. Рука затекла, вторая же прижималась к груди Эшфорда. Слишком лично. Так нельзя.

Давно уже замечала, что во сне, особенно когда скитаюсь или бегу по сюжету, тело мое двигается. Как неловко. Моя нога залихватски была заброшена на бедро инквизитора. Тело прижало вплотную. А потому гоня от себя плотские образы я вздохнула и аккуратно высвободила ногу. В этот момент инстинктивно, возможно представляя себе другую женщину, мужчина притянул меня к себе.

Одним богиням известно, каких трудов стоило улизнуть из этих объятий. И тут же горько стало на душе. Больше он не посмотрит на меня с той же пылкостью. А вдруг он вспомнит? Разум иногда хранит даже самые мелкие детали, увиденные лишь раз. Я поспешила спрятать гримуар подальше.

***

Мужчина проснулся только к полудню. Открыл глаза – уже ясные, хотя и глубоко запавшие, с тенью невероятной усталости в глубине. Медленно повернул голову, его взгляд нашел меня. В нем не было прежнего огня, только слабость и вопрос.

«Ты», – его голос был хриплым, едва слышным. Эшфорд попытался приподняться, но рука подкосилась. Я подошла, помогла ему опереться на подушку.

– Где я? – спросил он хрипло. – Что случилось? Я помню реку, тебя и потом… туман.

– У меня, – ответила я просто. – Ты был отравлен. Судя по всему чудовищем, с которым бился. – Здесь я не солгала ни на грамм. – Был сильный жар. Я за тобой ухаживала.

Я поднялась, налила ему воды в кружку:

– Пей.

Инквизитор взял кружку, выпил залпом. Потом снова посмотрел на меня.

– Отравлен? – переспросил он. – И почему я без рубашки? На твоей кровати? – В его голосе зазвучали знакомые нотки подозрения и едва уловимого самодовольства. – Мы что делали маленьких травников?

Ко мне вернулась моя язвительность. Спасительная, как щит.

– Яд был в ране, – я насупила брови.

И кто так благодарит за спасение жизни?

– А без рубашки, потому что обработать рану на спине было невозможно в одежде. К тому же твоя рубашка была мокрая и грязная. Спасибо, кстати, не сказал. – Я посмотрела на него свысока.

- Ну, ты меня раздела. Все, что захотела подглядела. Кто меня теперь в мужья-то такого возьмет? – не унимался мужчина. Он не сдержался и сам рассмеялся собственной шутке. Затем зевнул.

– Целую ночь не сомкнула глаз, отпаивая тебя, меняла компрессы. Ты должен быть мне очень благодарен, инквизитор. Или ты думаешь, я всех голых и вонючих мужиков тащу в свою постель? – возмутилась я.

Уголок его губ дрогнул. Знакомая усмешка начала возвращаться. Слабая, но та самая.

– Голых и вонючих? – поднял бровь. – Насколько я помню, у реки я был