Мое сердце упало. Ледяная тяжесть окончательной уверенности сдавила грудь.

Таргарский паук. Яд в крови. Сомнений не осталось. Это был кошмарный диагноз.

– Давай я у тебя таких куплю? – продолжал инквизитор, все так же сияя, протягивая руку, будто хотел вернуть потерянный рай. – Сколько за баночку? Пятьдесят золотых устроит? Оно того стоит! Я заплачу любую цену!

Я спрятала баночку за спину.

Пятьдесят золотых. Целое состояние, между прочим.

Голос мой звучал чужим, хриплым, но я пыталась сдержаться, впиваясь ногтями в ладонь.

– Это лапки паука, Эшфорд, – сказала, убирая баночку подальше от его тянущейся руки. – И они пахнут отвратительно. Для всех. Кроме тебя. Для тебя они пахнут действительно очень приятно. Это значит только одно: либо тебя укусил таргарский паук, что практически невозможно, ведь мы не в Таргарии, либо ты сражался с чудищем, в котором была часть таргарского паука. И его яд попал в твою кровь. Через ту «царапину» на спине.

На мгновение его сияние померкло. В глазах мелькнуло что-то знакомое – осколок трезвости, тень настоящего Эшфорда, умного и опасного. Сознание, пробившееся сквозь морок.

– Лес, – пробормотал он, морщась, будто от головной боли. – Да. Чудище было. Вернее человек, очередной превращенный. У него ноги... У него были паучьи лапы. – Мужчина ткнул пальцем в воздух, изображая что-то. – Но оно… или он ранил меня когтями! – с силой ткнул себя пальцем в грудь, потом махнул рукой в сторону спины. – Медвежьими лапами. Не ногами же! – Он почти закричал, обиженно как ребенок, отстаивающий свою правоту.

Я кивнула, резко отвернувшись, чтобы скрыть предательскую дрожь в руках.

- Надо что-то делать с жаром, - сказала я.

«Сейчас. Пока он еще на ногах.»

Схватила кусок чистой льняной ткани, налила в глиняную миску холодной воды из кувшина, бросила туда горсть лаванды для хоть какого-то аромата, маскирующего вонь.

– Каким жаром? – спросил Эшфорд, и его голос вдруг стал отдаленным, замедленным, словно доносился из глубокого колодца. Он покачнулся на стуле, схватился за край стола, чтобы не упасть. Лицо побледнело, словно накатила внезапная усталостью. – Я себя прекрасно чувствую, Эвелин. Все в порядке.

Я замерла с мокрой, ароматной тряпкой в руках.

– Я не Эвелин, – сказала тихо.

Он моргнул и попытался сфокусировать взгляд.

– А кто такая Эвелин, господин инквизитор? – спросила я, наклоняясь к нему, стараясь поймать расплывающийся взгляд.

Эшфорд смотрел сквозь меня, его взгляд скользил по стенам, по пучкам трав, висящим под потолком, не находя опоры. Потом медленно покачал головой, словно пытаясь стряхнуть тяжелый, ядовитый туман.

– Да, – пробормотал с усилием. – Пожалуй, этот яд бьет по мозгам основательно. – В его голосе пробилась тень привычного мне сухого сарказма, но тут же погасла, утонув в апатии. – Эвелин… ее здесь нет.

Сказано это было с таким разочарованием, что в груди кольнула ревность.

– Вари… что там надо. Я посижу. Отдохну чуток. – Блэкторн попытался выпрямиться, но тело не слушалось. Он начал медленно, неотвратимо сползать со стула на пол.

– Нет! – я бросилась к инквизитору, подхватив его под мышки.

Он был невероятно тяжелым.

– Сидеть ты долго не будешь. Ложись сейчас же! – Мои слова вырывались резко, командно, скрывая панику. – Как я тебя подниму, если ты грохнешься здесь, как мешок с зерном? Не очень-то достойно для грозного инквизитора, а? Да и мне никакой охоты тебя с пола поднимать?

- Чего ж ты такая злая? – посмотрел на меня с укором.

Мужчина что-то невнятно пробормотал – похоже, на «как ту ведьму казнили, так и злая. Не я ее казнил» – но сил сопротивляться не было. Он позволил мне, кряхтя и спотыкаясь, направить его к кровати. Моей кровати. Простой, добротной, деревянной, сколоченной когда-то крепкими руками старого дровосека Бартоломью в благодарность за спасение жены от лихорадки.

Широкий матрас, набитый душистым сеном и сушеным папоротником, покрытый простым, но безупречно чистым бельем из грубого льна. Подушка, все еще хранившая вмятину от моей головы.

Как-то не особо хотелось впускать чужого мужчину в мое личное пространство. Но именно этим я и занималась.

– Ложись. На живот, – скомандовала я, помогая ему перевалиться на матрас. Инквизитор тяжело рухнул, глухо застонав, его горячее лицо уткнулось в подушку. Я быстро поправила ее, чтобы ему было удобнее лежать.

Спина с ужасными черными ранами была теперь прямо передо мной.

Стоило его телу прислониться к белью, оно мигом пропиталось потом.

– Слушай, Тея, ты меня ненавидишь? – пробормотал Эшфорд, поворачивая голову набок, пытаясь поймать мой взгляд одним глазом. Зрачок был расширенным до черной бездны, но в нем уже не было сияния эйфории. Только нарастающая мгла, тяжелая, как свинец.

- Что?

- Не надо меня ненавидеть, - сказал он слабо. Веки от жара отяжелели. Мужчина прикрыл глаза и пожаловался – Шумно в ушах... Как будто рои пчел…

Гримуар. Нужен рецепт. Сейчас же.

– Молчи, – коротко бросила я, уже доставая книгу. – Экономь силы.

Он открыл глаза и силился рассмотреть, что происходит вокруг. Взгляд рассеянный, скользнувший по моему лицу, когда я повернулась с гримуаром в руках, вдруг окончательно помутнел, потерял последние остатки осознанности. Веки дрогнули, медленно, тяжело закрылись. Тело мужчины полностью обмякло, потеряв последние силы. Рука, лежавшая на краю кровати, безжизненно соскользнула и повисла.

– Эшфорд? – тихо, почти беззвучно позвала я, подойдя и тряся его за плечо. Никакой реакции. Только тяжелое, с хрипотцой дыхание и пылающий жар, исходящий от тела волнами. Его кожа была сухой и горячей, как печь.

Он потерял сознание. Прямо здесь. На моей кровати. Инквизитор, отравленный ядом таргарского паука. И теперь его жизнь, а возможно, и моя собственная, висели на волоске.

Эвелин? Что значило это имя? Что значило оно для него? Почему в груди так тяжело? Инквизитор мирно спал, как будто бы и не был ранен, но выглядел таким слабым. Почему все так сложно? Почему же он выбрал этот путь? Он так ненавидит ведьм? Может быть они отняли у него эту женщину? Я ведь никогда не узнаю ответ.

Ведь решила для себя, что только спасу его жизнь в благодарность за все, что он прежде сделал. Почему же разум продолжает перебирать в голове все не случившееся.

Я стояла над Блэкторном, глядя на его беспомощную сейчас, такую могучую в