Тишина в хижине внезапно стала оглушительной, звенящей. Прерывалась только хриплым дыханием пациента и бешеным, как барабанная дробь, стуком моего собственного сердца.

Страх за него – острый, режущий – смешивался с паническим, животным страхом за себя.

Он здесь. В моем доме. На моей кровати. Без сознания.

Если инквизитор очнется и увидит гримуар, компоненты, процесс… Если кто-то явится невовремя… Если Эшфорд умрет здесь… Мысли неслись вихрем, каждая страшнее предыдущей.

Но другой голос внутри, тихий, упрямый, заглушал панику: он умрет.

Если ты не сделаешь что-то сейчас, этот мужчина умрет мучительной смертью в течение нескольких часов. Инквизитор или нет, враг или нет – но он человек. И ты можешь его спасти. Ты обязана попробовать. Даже если это последнее, что ты сделаешь.

Я глубоко, с усилием вдохнула.

Действуй, Тея. Травница? Ведьма? Кем бы ты ни была – действуй сейчас. Потом будешь бояться.

Пальцы, все еще дрожа, развязали кожаные ремни, стягивающие Гримуар. Крышка с глухим стуком упала на стол. Страницы, пожелтевшие от времени, испещренные аккуратным, но чуждым почерком и странными символами, предстали передо мной.

Я начала листать, ища страницу с выдавленным в углах знаком паука. Запах старой бумаги ударил в нос.

Где же оно? Где?

Глава 31

Теяна

Гримуар лежал передо мной, тяжелый, как грех. Пальцы, все еще дрожа от адреналина и страха, лихорадочно перелистывали страницы. Желтый пергамент шуршал, словно шепча проклятия.

За моей спиной спал Эшфорд. Каждый его выдох был хриплым, затрудненным, будто грудь сдавили тисками. Жар от тела распространялся по комнате, смешиваясь с запахом трав и той сладковато-гнилостной вонью, что теперь казалась невыносимой. Время текло густым, липким медом страха. Каждая секунда – шаг к пропасти.

И вот она. Страница. Более темная, словно пропитанная тенью. Знак паука в углах. Заголовок, выведенный угловатым почерком. Даже не знаю, кто составлял эту книгу. Судя по тому, что почерк на разных страницах разные, это была не одна ведьма, а целое их поколение. Мне гримуар достался от моей приемной матери. Но кто бы ни собирал эти знания, сейчас особенно была благодарна тому, кто записал их в гримуар.

Эти знания – сейчас не просто страница мудрой книги. Это моя единственная надежда. И моя возможная погибель.

Пробежалась по рецепту глазами. Так, кроме лапок самого таргарского паука надо еще достать из шкафа четыре вида разных трав, включая белладонну. Страшный яд! Но в данном случае он будет противостоять яду паука.

И главный ингредиент – волос ведьмы. Человеческая медицина бессильна против яда таргарского паука не только потому, что не знает рецепта, но еще и потому, что у них нет этого последнего элемента. Без волоса ведьмы, увы, ничего не получится.

Рецепт был требующим точности и силы. Силы, чтобы вложить в зелье намерение. Целительное намерение. В моем случае это было больше похоже на отчаянную мольбу.

Я бросилась собирать компоненты. Руки все еще дрожали, но движения стали точнее.

Профессионализм. Только профессионализм. Не думай о том, что он скажет пробудившись. Думай о том, что он пациент. Смертельно больной пациент.

Варилось спасительное зелье недолго. Как только нить моего волоса исчезла в бурлящем котле, а жидкость приобрела консистенцию густого сиропа, я сняла котелок с огня. Добавила свежевыжатый сок подорожника. Зелье зашипело, выпустив клуб едкого пара, и посветлело до темно-бурого, почти черного, но с зеленоватым отливом по краям. Готово.

Теперь рану нужно было очистить. Я набрала кипятку, добавила горсть сушеных ягод кервальской калины и крепкий отвар ромашки с календулой. Смочила чистую льняную тряпицу.

Подошла к кровати. Эшфорд лежал без сознания, его лицо было мертвенно-бледным, покрытым испариной, губы синеватые.

«Прости», – прошептала.

Я приложила горячую тряпицу к ране. Мужчина даже не дрогнул. Яд полностью отключил боль. Это было ужасающе. Начала аккуратно, но решительно промывать рану, смывая черный, липкий гной. Он отходил с трудом, обнажая воспаленную, багровую плоть. Потом взяла острый, прокаленный на огне серебряный нож. Рука не дрожала – страх сменился отстраненностью. Надо было выскоблить. До чистой, алой крови.

Вонзила лезвие в края самой глубокой борозды. Мягко, но неумолимо соскребала почерневшие, отмершие ткани. Кровь, сначала темная, почти черная, потом все более алая, начала сочиться. Процесс был отвратительным, пахнущим смертью и гноем, но я не останавливалась. Промывала снова и снова горячей водой с травами, пока рана не задышала красным.

Потом взяла кисточку из тончайшего беличьего ворса. Обмакнула ее в остывшее, но еще теплое противоядие. Темно-бурая, почти черная субстанция блестела зловеще. Нанесла ее густым слоем на очищенные раны. Зелье впитывалось мгновенно. Эшфорд резко всхлипнул во сне, его тело напряглось, выгнувшись дугой. Глаза не открылись, но по лицу пробежала гримаса нечеловеческой муки. Противоядие начало работать. Выжигая яд, оно причиняло адскую боль.

«Держись, Эш», – прошептала я, не осознавая, что использовала сокращение. Ласковое. Слишком личное. - «Держись».

Я не отходила от кровати. Меняла компрессы на лбу мужчины каждые полчаса, как только они нагревались от жара. Каждые два часа снимала повязку на спине.

Рана пульсировала, из нее сочилась уже не черная, а темно-красная, почти чистая жидкость – смесь крови и остатков яда, вытесняемого противоядием. Я аккуратно промывала ее травяным настоем и снова накладывала свежую порцию антидота. Каждое нанесение вызывало у раненого инквизитора новый спазм боли, новый стон.

Когда пришло время дать ему выпить разведенное противоядие (для борьбы с ядом внутри), это стало настоящей битвой. Я развела ложку густого зелья в стакане воды – получилась мутная, отвратительно пахнущая жидкость. Подняла его голову, поддерживая ладонью. Пациент был тяжелым, беспомощным.

«Эшфорд, пей. Это нужно», – говорила я твердо, поднося ложку к его сжатым губам.

Инквизитор отворачивался, бормоча что-то невнятное. Я настойчиво влила жидкость. Он поперхнулся, кашлял, часть зелья вытекла по подбородку. Вытерла, и снова поднесла ложку к его губам.

«Пей, черт тебя дери!» – уже почти кричала я от отчаяния. Казалось, прошла вечность, прежде чем он проглотил хотя бы половину порции. Его лицо исказилось от боли, даже в бессознательном состоянии.

Пик кризиса наступил глубокой ночью. Противоядие бушевало внутри инквизитора, выжигая яд, но тело сопротивлялось. Эшфорда начало трясти. Судорожная дрожь прокатилась по нему, зубы стучали, тело выгибалось на кровати. Компрессы не помогали. Его сотрясал ледяной озноб изнутри. Мужчина стонал и выглядел таким сломленным. Не инквизитором, а просто измученным человеком.

- Холодно, так холодно, – вырвалось у него сквозь стучащие зубы.

Инстинкт оказался сильнее разума.