— Это страшно, — потрясённо сказал Нэл, когда мы вернулись в машину.

— Да.

Я думала о том, что легко могла бы остановить казнь солдат. Или повлиять на Ольена, внушив ему любовь к сиа. Сиале дал мне огромную власть, а я по незнанию ей не воспользовалась. Обидно… Нет, это слово было каким-то детским, а меня сознание упущенных возможностей разрывало на части всё время пути до столицы. Мы ехали, останавливаясь лишь по необходимости и ради короткого перекуса на придорожных заправках. Дважды нас тормозил патруль: я меняла цвета их ореолов на голубой и чувствовала себя неуютно от благоговейных взглядов.

В Сежью мы прибыли ранним утром и ждали, пока город проснётся. Солнце, как нарочно, всходило медленно, красный шар нехотя пробивался сквозь сизую дымку. Наконец он выплыл из-за крыш и разлился алым заревом в окнах верхних этажей.

— Может, ты всё же подождёшь меня в машине? — спросила я у Нэла без особой надежды.

— Ни за что, — он вышел первый. — Вместе, Уна. Если что-то пойдёт не так, разделим последствия.

— Третьего расстрела я не переживу, — зябко поёжилась я.

— Мы справимся, — он подал мне руку. — Ты справишься.

Чёрный лимузин правителя Хитара подъехал в сопровождении двух машин охраны. На фоне зелёных ореолов телохранителей свечение над Керер пылало красно-оранжевым пламенем на подложке горчичной усталости. Её эмоции я не трогала, достаточно было добавить голубого в ореолы охранявших правителя людей.

— Здравствуйте, мьесса Керер, — обманчиво спокойно заговорил Нэл.

Она беспокойно огляделась, красный цвет уступил место бледно-розовому. Телохранители сжирали меня обожающими взглядами и расплывались в идиотских улыбках. Со стороны ситуация выглядела так, что к правителю подошли двое лучших друзей. Дежурный на входе в Дом Правительства сиял от восторга.

— Что вы с ними сделали? — сухо поинтересовалась Керер.

Я пристально рассматривала её. За эти несколько дней она постарела лет на пять. Газеты писали, что Илина Керер одинока, никогда не была замужем, давно похоронила родителей. «Моя семья — это Хитар», — шутила она, давая интервью журналистам. Фотографии безбожно льстили ей. Немолодая, с нездоровой бледностью, уставшая уже с утра… Скольких людей она уничтожила ради своего нынешнего положения?

— Чего вы хотите? — уже более нервно повторила Керер.

Чего? Я хотела спокойно жить, не опасаясь пули в висок. Снова устроиться в лечебницу и спасать неизлечимых больных. Встречать Нэла с работы, растить наших детей. Пить чай с вареньем зимними вечерами, любоваться закатами, мокнуть под первыми майскими грозами, загадывать желания на двойную радугу, играть в снежки, гулять осенью по ковру шуршащих рыжих листьев…

— Забудьте про нас, — произнесла я. — Не подсылайте наёмных убийц, не подстраивайте несчастные случаи. Тогда мы тоже про вас забудем.

Карие глаза Керер прищурились:

— Всё-таки вы не от мира сего, мьесса Ай-Руж. Сейчас я могу пообещать вам что угодно, а через полчаса в вашу машину врежется грузовик.

— Не врежется, — Нэл сжал мою ладонь в своей. — Если мы погибнем или пропадём без вести, некий запечатанный конверт вскроют и вложенное письмо доставят по назначению в одну из центральных газет. В письме — подробный рассказ о ваших поступках и указание места, где лежит тело Мирона. Сенсацию такого уровня вам не удастся предотвратить. Возможно, от тюрьмы вы откупитесь, но должность непременно потеряете.

— И где этот конверт? — якобы небрежно бросила она.

Ответом ей было молчание. Даже если бы Керер бросила жандармерию перетряхивать все населённые пункты от столицы до Амьера, шансы на успех равнялись нулю. Однако бледно-розовый испуг в её ореоле плавно перетёк в лиловое презрение.

— Вы юные идеалисты, — усмехнулась она. — Неужели вы верите в независимость газет? Особенно центральных?

— Нет, конечно, — сказала я. — Поэтому ещё пять конвертов отправятся в посольства Теницы, Илаша, Афежии, Унгара и Мисана. Их передадут разные люди, всех вы не отследите. Повлиять на иностранные государства вы не сможете, а они с радостью воспользуются информацией в своих целях. Тогда и наши газеты с удовольствием присоединяться к скандалам: журналисты любят пинать мёртвых львов.

— Вы блефуете, — губы Керер побелели.

Теперь она испугалась по-настоящему, это было заметно и без фонового зрения.

— А вы убейте нас и проверьте, — предложила я.

Ярко-розовый потемнел по краям от коричневой досады.

— Сколько же с вами хлопот, мьесса Ай-Руж, — выдохнула Керер. — Почище чем с сиа. Знала бы заранее, что ваши так называемые родственнички исчезнут, похоронила бы вас на базе.

Нэл скрипнул зубами, но сдержался. Повинуясь моей воле, ореол над Керер поголубел.

— Кстати, о базе, — продолжила я. — Там точно не осталось моих родственничков? Тел, органов, образцов клеток? Или же где-то ещё?

— Ну что вы, мьесса Ай-Руж, — заулыбалась Керер. — Я лично проследила, чтобы всё уничтожили до последней пробирки. Зачем мне обвинения в незаконных исследованиях и жестоком обращении с животными? Этих обезьянок там передохло — не сосчитать! Хрупкие, прямо как вы, но вы-то человек. Самый настоящий человек, Сторс заключение дал. Бросайте вы эту блажь о крови сиа! Хотите, назначу вас правительственным целителем? Или главным врачом центральной государственной лечебницы? Вы же такая славная!

Меня передёрнуло от отвращения.

— Отпустите Сторса, — я заставила себя не морщиться. — Пусть он спокойно работает, он же прекрасный целитель.

— Никто его не держит, — улыбка Керер превратилась в подобострастно-тошнотворную. — Он умный, болтать не будет. И цели-итель. Просто так не прибьёшь, людишки развопятся. Людишки всегда чем-то недовольны. Как Мирон. Думал, я не знаю, что он спит и видит себя на моём месте! Вот что за жизнь, мьесса Ай-Руж? Тут недосыпаешь, жертвуешь здоровьем ради общего блага, а кто-то вечно держит нож за пазухой!

Сетования Керер я пропустила мимо ушей.

— У Мирона была семья?

— Семья? У этакого стервеца? — она рассмеялась. — Любовниц полсотни, даже с моей Лианой переспал — так рвался наверх. На что рассчитывал, ей-богу не понимаю. Хорошо, что вы его прикончили, не пришлось самой пачкаться. Дурачок, ой дурачо-ок…

— Уна, прошу тебя, заканчивай, — Нэл покосился на телохранителей. — Сил нет смотреть.

Я улыбнулась телохранителям, отчего они впали в экстаз. Керер заискивающе заглядывала мне в лицо. По опыту я знала, что навязанные эмоции рассеются минут через сорок, этого нам с Нэлом хватило бы, чтобы беспрепятственно уйти. Только внутри плескалась боль, отчаянная, бесполезная, бессильная. В тонированных стёклах лимузина я видела себя и чёрный вихрь над своей головой. Чёрный — цвет отчаяния.

Если Керер и испытывала подобные