– Он ведь все равно к ним придет, – сказала Арина. – Его так и так придется встретить.

Филин усмехнулся краем рта.

– Поговорю с вараном, – произнес он. – Вараны могут устроить теплую встречу.

***

Рудковский, кажется, не боялся никого и ничего. Или ему просто было наплевать и на себя, и на убийцу. Влад невольно позавидовал такому непрошибаемому спокойствию. Он был, словно скала, о которую разобьются любые волны.

Он выслушал Филина по телефону, не перебивая, потом назначил встречу в пиццерии на первом этаже соседнего дома, и пришел туда с таким видом, словно собирался обсудить чей-то день рождения, а не противостояние серийному убийце, словно возможная смерть была для него досадной формальностью, не больше. Филин поднялся из-за стола, пожал протянутую руку; Рудковский сощурился, глядя на Арину, и улыбнулся.

Казалось, между тонких губ мелькнул раздвоенный язык.

– Я читал ваш опросник, – произнес он, усаживаясь за стол. Бесшумно подошел официант, Рудковский заказал кофе и продолжал: – Неужели вы и правда никогда не интересовались космической программой?

Арина пожала плечами.

– Я знаю, что есть международная космическая станция. Что спутники летают, что Зацепин вернулся на Землю этой весной. Про это “Родная слобода” писала. Но вот подробности мне не интересны. Космос это совсем не мое.

Рудковский сощурился так, что Филин невольно напрягся. Взгляд был оценивающим и студеным, словно Арину сканировали в поисках слабых мест.

– А что интересно? – вкрадчиво осведомился Рудковский.

– Кино, – ответила Арина. – Книги Лии Эшли.

Рудковский рассмеялся. Одарил Филина неприятным взглядом, в котором читалось снисходительное “Ну и вкусы у твоей подопечной!”

– Своди ее в кино, что ты? Впрочем, ладно, давайте к делу. Я и так знаю, что ваш Зверогон убивает экзотов. И что он придет ко мне.

– Как-то ты очень спокойно держишься, – Влад разрезал свою пиццу на кусочки, нанизал один на вилку, но есть не стал, – для того, за кем охотится серийный убийца.

Рудковский вздохнул.

– Во-первых, я не афишировал, кто моя Тень. Это знаешь ты, мое начальство и еще пара человек. А они вряд ли будут болтать обо мне со Зверогоном.

Филин представил Рудковского в свитшоте, на котором нарисован варан, и мысленно усмехнулся. Люди, которые ходят в одинаковых ботинках, никому не показывают своей сути – и правильно делают.

– Во-вторых, даже если он как-то меня вычислит, – продолжал Рудковский, – я придумаю, как его встретить. В конце концов, меня учили противостоять гипнозу.

– У Зверогона не гипноз, – подала голос Арина. – Он воздействует, как Окопченко.

– Прекрасно! – воскликнул Рудковский, и в его глазах вспыхнул веселый злой огонь. – Я знаю об этом, я готов с ним встретиться, я не позволю себя сломать. И вам на память: сильные эмоции способны сбивать любое воздействие. Гнев, брезгливость, ненависть, отвращение… Почему Окопченко ничего не смог сделать, когда его брали? Потому что все тогда ненавидели его. Все, кто там был. И эта ненависть отключила его силу. Ненависть, а вовсе не множество людей в группе захвата.

Филин все-таки съел кусок пиццы. Сделал глоток минералки из бокала, спросил:

– Я ненавижу Зверогона. Но сегодня мозги бы себе вышиб, если бы Арина на мне не повисла.

Рудковский пожал плечами. Задумчиво посмотрел в нетронутую кофейную тьму в своей чашке.

– У тебя нет ненависти, Влад. Вернее, у тебя есть очень холодное рассудочное чувство. Оно у тебя идет от головы, – и Рудковский дотронулся до виска. – А Селиванов ненавидел Окопченко от сердца. Вся его душа была наполнена этой ненавистью, так он смог защититься.

– Хочешь сказать, что в тебе есть ненависть от сердца? – поинтересовался Филин. Рудковский рассмеялся здоровым смехом человека, который вкусно ест, сладко спит и никого не боится.

– Ненависти нет. Но есть очень яркая брезгливость и презрение. К их жестокости и трусости, к их ненормальности. Обычная реакция нормальной психики, активно отстраняться от того, кто нарушает границы человечности.

– Звучит философски, – заметила Арина. На отсутствие аппетита она не жаловалась – на ее тарелке лежал уже третий кусочек пиццы.

– Это не философия, – откликнулся Рудковский. – Это простая человеческая нетерпимость к лицемерию. Влад, ты знаешь: я тебя, мягко говоря, не люблю. Но искренне уважаю тебя за то, что ты, например, никогда не врешь. Никогда, никому, ни при каких обстоятельствах.

– Ну спасибо, – усмехнулся Филин. Рудковский посмотрел на него очень серьезно, и в его взгляде наконец-то проступило что-то человеческое, а не варанье.

– Твоя правда и стремление к справедливости определяют тебя к нормальным людям. А такой, как Окопченко или Зверогон, для меня что-то вроде огромного таракана. Или больного животного, которое гниет на ходу.

Филин вспомнил тяжелый взгляд Зверогона, очертания его бледного лица под грязной маской – пожалуй, Рудковский был прав, и это действительно больное животное.

Вот единственное отношение, которое заслуживала эта тварь, считающая себя уникальным существом, достойным уникальных Теней.

– Судя по отпечаткам пальцев, это заложный, – сказал Филин, и Рудковский понимающе кивнул. – Его мания была настолько сильной при жизни, что подняла его и после смерти.

– Это не имеет значения, – равнодушно ответил Рудковский. – Грязь есть грязь, какого бы сорта она ни была, ее просто надо вычистить из мира. Так что пусть приходит, посмотрим, как он сможет на меня повлиять.

Он наконец-то отпил кофе и добавил:

– К тому же я под круглосуточным наблюдением и охраной. Даже сейчас.

Филин посмотрел на парня, который сидел за дальним столиком и что-то заинтересованно изучал в смартфоне. Было в нем что-то такое же холодное, варанье, как и у Рудковского.

А ведь Влад так и не заметил, как тот вошел.

– Так что не волнуйся за меня, – Рудковский вновь одарил его тяжелой улыбкой сытой рептилии, и Филин кивнул, но ничего не сказал.

Глава 7

– Я ему не верю. Ни единому слову.

Влад закрыл за собой дверь квартиры и кивнул. Кот прайми выглянул из гостиной, подошел и принялся бодать ногу Арины тяжелым лбом.

– Я, честно говоря, тоже, – признался Филин. – Он, конечно, рептилия. Его холод так-то хрен пробьешь. Но то, что сильные эмоции способны противостоять воздействию… нет. Должен быть другой способ.

Вымыв руки, Арина прошла на кухню. Налила коту воды, достала пакетик корма – кот посмотрел так, словно сомневался в ее рассудке.

– Ма-а! – заявил он. Наверно, с кошачьего на человеческий это переводилось так: “Мне этот пакетик так, на один зубок”.

– Ты где-то уже поел, – заметила Арина. – Не выглядишь голодным.

Кот с грохотом рухнул на пол, старательно изображая