Королева величественно кивнула, позволяя детям продолжить утреннюю трапезу. Она что-то шепнула воспитательнице, и та услужливо проводила гостей к самым дальним столикам. Здесь сидели фейри помладше или новички. Среди прочих Лассен увидел знакомого паренька. Стригги по-дикому сидел на полу, обняв колени. Эльфийка в белом колпачке крутила у его рта ложкой, упрашивая поесть. Но стоило Стригги увидеть капрала, как он весь затрясся и сильнее забился в угол, закрывая лицо.

– Во-о-от так, ну же, глотай. Глотай, моя милая, – заботливо лепетала молодая воспитательница, держа на коленях маленькую эльфийку. Фогхармов двадцать, не более.

При виде её состояния, сложно было остаться равнодушным. Девочка с огромными голубыми глазами таращилась в одну точку с приоткрытым ртом, практически не моргая. Ее личико выражало нескончаемый ужас.

– Дайте, я сама ее покормлю. – Королева присела, подтягивая спустившиеся перчатки с пальчиков. – Как она?

Воспитательница раскланялась, передавая ей миску с ложкой. А эльфийка все еще глядела куда-то перед собой.

– Все так же, Ваше Величество. Но ест лучше. Вон как личико разрумянилось. Андреа, солнышко, посмотри, кто к тебе пришел.

Летиция нежно коснулась ее щечки, ласково погладив. В это самое мгновение малышка перевела взгляд на королеву, но в лице не изменилась.

– Что с ней произошло? – тихо спросил капрал Лассен.

– Ее привезли к нам три недели назад. На их деревню напали шифтерданы. Думали, что никто не выжил. А когда собрались хоронить, – эльфийка наскоро перекрестилась, – нашли ее под обглоданным телом матери. Она пролежала под трупом почти три дня. Мать до последнего защищала свое дитя.

Лассен увидел, как блеснули глаза юной воспитательницы, слышал, как дрогнул ее голос. Он по-иному взглянул на срочный визит королевы в приют. Почти завороженно наблюдая, как величественная королева Пентамерона без всякой брезгливости кормит ребенка какой-то пейзанки с ложечки. Он понял, что именно она хотела ему сказать и доказать. Отчего-то грудь перестало щемить, все показалось ярче, громче, даже воздух стал легче.

Воспитательницу подозвала директриса, и когда рядом не осталось чужих острых ушей, Летиция прошептала, не оборачиваясь. Она знала, что чуткий слух охотника уловит шелест ее голоса:

– Не думай о том, что лишил жизни кого-то. Оно пустое. Ты все равно не в силах это исправить. Думай о том, скольких ты спас этой жертвой.

И когда они распрощались с воспитательницами и отправились обратно в замок, королева вдруг заговорила:

– Наверняка ты считаешь меня жестокой и бездушной, Лассен. Ведь это я издать указ о геноциде шифтерданов.

– Не имеет значения, что я считаю Ваше Величество, – отчеканил капрал. – Сегодня я увидел достаточно, чтобы сделать верные выводы. Смысл моего существования – служить вам.

Королева натянула поводья, останавливая коня. Охотник сделал то же самое, позволив себе еще раз взглянуть на прекрасное лицо. Сердце в груди вновь затрепетало.

– Знаешь, у людей есть выражение: «Благими намерениями вымощена дорога в Ад». Это что-то вроде Аннуна. Что же, если мне нужно быть этим необходимым злом – я им буду. Я давно смирилась со своей ролью. Смирись же и ты, охотник.

* * *

Лассен, выдохнув клубок пара, опустил взгляд на куклу, что сжимал в руке. Он проклинал снег и гэмбхар за то, что заметают следы и убивают запахи, подсобляя убийцам.

Уже три деревни сожжены дотла. Охотник расспросил выживших, поговорил со старостами из соседних деревень, в надежде отыскать закономерность, понять мотивы этих Рэйвенов. Но необразованные деревенщины, все как одни вторили, что это всадники Аннуна, пришедшие покарать за прегрешения вехов.

Всматриваясь в карту местности, капитан пытался понять, какая деревня станет следующей. Быть может, они рисуют какое-то изображение, используя деревни как соединительные точки? Или кто-то из местных успел подхватить корвонеро? Рэйвены предотвращают распространение болезни, или это совершенно никак не связано с беснующейся эпидемией?

Лассен понимал, что многие ответы на вопросы найдет лишь в библиотеке. А именно у кладезей знаний – господина Румпельштильцхена.

* * *

Словно фарфоровая куколка в голубом пышном платье на пьедестале, Цеццола стояла за пюпитром, сделанным из редчайшего черного дерева. Его вырезал лучший мастер Пентамерона, а доставку пришлось ожидать почти две недели.

Она чувствовала запах того самого лака, благодаря которому подставка так блестела. Казалось, вся просторная гостиная напиталась этим ароматом. Любопытно, а гости перед ней, внимающие строки из ее уст, тоже ощущали его?

Сегодня знаменательный день для Лорда Кристиана, известного и уважаемого писателя в Пентамероне. В усадьбе сюзерена Экристалля был устроен прием в честь презентации его нового романа для элитарного круга и истинных ценителей искусства.

Лорд всегда гордился способностями своей дочери – поставленный голос и отличные актерские данные.

Леди попивали травяной чай, джентльмены курили трубки, сохраняя тишину, вслушиваясь в чарующий голос дочери хозяина дома, ища скрытый смысл между строк, вдумываясь в мораль.

– «…Графиня не знала, что ее ждет по ту сторону шелковой пелены жизни. То степенно, то торопливо вздымалась ее грудь от волнения и трепета. Графиню поглощало тревожное ожидание. Она воображала себя лицедейкой из увиденных мистерий, лишь бы не принимать действительность, что находится в чертоге скуки и усталости…»

Сам лорд Грано восседал в стеганном кресле позади дочери, поглядывая на реакцию гостей: на малейшие ужимки, на дерганье губ в очарованной улыбке, на задумчивые взгляды. В самом дальнем углу стояла миссис Грано, приложив руку к груди и вторя шепотом каждое слово, каждую строчку. Она знала романы своего супруга наизусть, являясь его редактором.

У Лорда отвратительный почерк. Синтия Грано днями и ночами правила его тексты, переписывая каллиграфическим рукописанием. И не дай Сказители, ему не понравится – он заставит ее переписывать вновь. Синтия считала мужа гением, величайшим писателем и философом своего времени.

Цеццолла с шумом перевернула свежеотпечатанную страницу, как вдруг ощутила тремор в руке, ступни скрутило в ноющей боли. Она бросила испуганный взгляд на зрителей и тут же вернула его к буквам. Ей срочно нужно вдохнуть мирий. Во рту пересохло. Пауза слишком затянулась – аудитория успела очнуться и задумчиво переглядывалась. Лорд Кристиан деликатно откашлялся.

Леди Цеццолла нашла в себе силы, сглотнула сухость и продолжила:

– «…К горящей лампе подлетел белоснежный мотылек, устало трепыхая припудренными крыльями. Графине это создание, одновременно суетливое и вялое, что неустанно бьется о стекло, кружит, извивается, и вновь повторяя свой путь, спускается, поднимается, так отчаянно тянется к свету, к уюту и лучшей жизни, напомнило нищенские приюты историй, переполненные фейри, что также тянулись к тому, что их на самом деле обжигало и сулило верную смерть…»