разговаривала с ней, стараясь, чтобы рассказ не звучал как жалоба. Она любила бабушку и ей было грустно от того, что ничем толком не могла помочь. Вновь, уже более четко, зашла речь о переезде. Странно как за пару дней они прошли от витавшей в воздухе идеи к осознанной необходимости и теперь обсуждали уже не возможность — детали.
После тяжелого разговора Соня заглянула к бабушке. Та дремала. Она потянулась к выключателю, но Нина Георгиевна тут же открыла глаза и Соня вздрогнула, заметив в них испуг.
— Оставь, Софико, — попросила старушка и слабо улыбнулась. Протянула руку и девушка послушно присела на стул возле кровати. Рука у бабушки снова была холодной.
— Тебе холодно? Дать второе одеяло?
Та лишь отмахнулась. Смотрела на Соню так, словно старалась запомнить. Или заново узнать.
— Обещай мне, что уедешь сразу после похорон, — неожиданно сказала Нина Георгиевна.
Соня вздрогнула, по спине и рукам побежали мурашки от неожиданного холода, но привычно отмахнуться не посмела — бабушка смотрела на нее твердо, внимательно, очень… разумно. Не как человек, жалеющий себя, а так, словно все уже решено и выбор сделан, а значит — осталось решить последние дела.
Возражения застряли в горле и она молча кивнула.
Словно потратив на короткий вопрос все оставшиеся силы, бабушка тихонько пожала ее руку и вздохнула. Глаза у нее закрылись и дыхание вскоре выровнялось.
Через полчаса, когда старушка заснула, Соня тихонько поднялась и ушла к себе. На душе было тревожно, хотя ничего не случилось. Кот сидел на ее кровати, всем своим видом намекая, что двоим здесь будет тесно.
— Брысь, — неуверенно сказала девушка.
Кот сверкнул глазами, смерил ее взглядом и царственно спрыгнул на пол, не столько уступая, сколько просто отправившись по своим делам. Было стойкое ощущение, что если бы этих дел не оказалось — ей пришлось бы спать на коврике у порога.
В середине ночи он вернулся — Соне вновь снился давешний сон, тревожный, вязкий и непонятный, поэтому она даже обрадовалась, заметив в темноте фосфоресцирующие зеленым глаза. И попыталась заснуть, но теперь уже мешали ветки яблони, скребущие по стеклу. Убывающая луна заглядывала в окно, выбелив синеватый прямоугольник на полу, на котором черными когтями шевелились тени от деревьев. Ветер поднялся. Яблони шумели. Где-то далеко лаяли собаки. Хлопала незапертая калитка.
Уже проваливаясь в сон, Соню словно кипятком окатило — калитка!
Она мгновенно подскочила на кровати. По ногам стегнуло сквозняком из открытой нараспашку входной двери. Бабушкина кровать была пуста.
Полчаса она бегала по двору, тщетно надеясь ее найти. Звала, подняла на уши всех соседских собак. Потом кинулась к тетке Томе. Та встретила ее на пороге — видно, и без того уже проснулась от лая. Собаки словно с ума посходили, захлебываясь, рыча и подвывая. Хорошо хоть, долго объяснять не понадобилось и вдвоем они пробежались по переулку, выбежали на улицу, но ни следов старушки так и не нашли. Соня чувствовала, как тщательно удерживаемая истерика начинает подкрадываться ближе. До сих пор все происходило словно не с ней, словно со стороны, но шок, испуг, ступор — проходили и ее начинало трясти. Погода портилась — ветер усилился еще больше, нагоняя белые на фоне ночного неба тучи. Они рваными клоками летели над головой, сбиваясь в кучу и целенаправленно закрывая луну. Спустя буквально несколько минут находиться на улице стало не только бессмысленно, но и глупо — больше не было видно ни зги, даже фонари не помогали, да и горели они только на главной улице, а здесь, в переулке, под обрывом, можно и собственную руку не увидеть.
— Дождь будет, — Тома привела ее обратно в дом, усадила за стол и сунула в руки телефон. — Звони.
— К-куда? — Соня клацнула зубами, мыслей в голове не было ни одной. Взгляд притягивала пустая бабушкина кровать.
— Для начала — в полицию, — пожала плечами Тома. — А потом может и в скорую… И куда ее понесло?..
В полиции с ней поначалу даже и разговаривать не захотели — пока трубку не перехватила Тома и, быстро разобравшись в ситуации, не потребовала к телефону какого-то Илью. На том конце провода оказался уставший мужской голос и Соня повторила все еще раз.
— Ладно, я отправлю патруль, проедутся по улицам, — Илья, которого она ни разу в жизни не видела, представлялся Соне мужчиной лет сорока, уставшим и задерганным. — Не могла же она далеко уйти. А вы сидите дома — вдруг вернется? Или добрые люди приведут. И начинайте уже двери запирать, с ними вечно проблемы.
— С кем — с ними? — пересохшим горлом еле выдавила девушка.
— С бегунками, — сухо пояснил Илья. — Крыша у старушки поехала, ясно? От старости. У меня бабка такая была, мы ее всей деревней ловили. Уйдет на трассу в одной ночнушке… Хорошо хоть, лето на дворе.
Соня положила трубку и испуганно уставилась на соседку. Та фыркнула возмущенно:
— Да что он понимает? Не стала б она вот так… Я же с ней сколько времени рядом живу, всегда в своем уме была. Пока…
— Пока — что?
— Пока в лесу не оказалась, — неохотно выдавила Тома и они обе посмотрели в окно, где начинал накрапывать дождь. Нечего и думать соваться сейчас в лес, тем более Соня поняла, что даже не знает, где Нину Георгиевну нашли в прошлый раз.
Время до рассвета показалось вечностью. Тома осталась с ней, но они мало говорили: зажгли свет во всех комнатах, еще раз, уже под проливным дождем, обошли двор, Соня заглянула в баню, но сама понимала, что без толку. Она просто пыталась хоть чем-то себя оправдать — свое бездействие, свою глупость. Знала ведь, неспроста эти разговоры!
Тома, бессмысленно послонявшись по кухне, нашла у бабушки в спальне позавчерашнюю газету и погрузилась в чтение, но спустя пару минут посмотрела на нее поверх страниц:
— А кто газету принес?
Соня, вся на нервах, потирая слипающиеся глаза, безразлично пожала плечами, размышляя, когда звонить матери. И что она скажет⁈
— Почтальон, наверное…
— Нина Георгиевна газет не читала и телевизора не смотрела, — отрезала соседка. — Всегда говорила, что это для тех, кому заняться нечем. Если что серьезное случится — она и без газет все узнает, а глупости читать только голову забивать.
— Не знаю, — Соня с досадой поняла, что совсем об этом забыла.