— Обижаешь, — Левин тоже отступил, отводя от Сони глаза, на мгновение блеснувшие желтизной. — Ради Нины… В общем, потом поговорим. Вот, возьмите.

Соня автоматически взяла протянутый ей пухлый конверт и с недоумением посмотрела на мужчину.

— На похороны, — суховато пояснил он, уже выходя за порог. — Мы все Нину Георгиевну уважали, так что…

В конверте оказались деньги. Судя по сумме их хватило бы даже не на самый простой гроб.

— Вот и ладно, — Тома ничуть этому не смутилась. — Завтра в похоронное сходишь…

— Еще только четыре часа, написано, что они до шести работают, — Соня с сожалением отставила опустевшую тарелку и встала. — Схожу сейчас. Хочу, чтобы бабушка до похорон дома побыла.

— Работают, — с сомнением согласилась Тома, почесав нос. — Но я бы не стала… Утром оно как-то сподручнее.

Но Соня уперлась. Она не хотела оставаться в доме и нашла себе дело. Дождь на улице зарядил с новой силой, так что до морга она дошла, прячась под зонтом, и только там рискнула высунуть из-под него нос и оглядеться. Почти сразу взгляд уперся в вычурную, золотом на черном глянце, вывеску: «Агентство ритуальных услуг 'Дракулешти».

Ах вот оно что. Мрачно вспомнив Мирчу Владовича, она вздохнула и полезла в навигатор, в надежде найти другое агентство. Их было несколько — но все на другом краю города и на каждом администратор торжественно заявлял «филиал агентства „Дракулешти“ на Ямской, слушаем вас…».

Выругавшись, Соня сдалась и побрела по лужам через дорогу. Старый хрен, знал ведь… Кружил, словно акула.

Внутри было тихо и пусто — за исключением гробов, конечно. Гробы, венки, кресты и памятники ровными рядами расположились в большом зале, так что небольшой офисный уголок с расположившимся продавцом она заметила только когда в глубине раздался звонкий голос:

— Чем могу помочь?

Навстречу Соне из дождливого сумрака выплыла девушка-картинка: высокая, изящная, словно статуэтка, в идеально сидевшей офисной юбке и безупречной белой рубашке. На ее губах держалась едва заметная полуулыбка с сочувственным подтекстом — сразу видно, не первый день на работе.

Соне она ужжасно не понравилась. Словно в магазин одежды пришла, сейчас предложат выбрать по размеру… Она поймала себя на том, что пытается вспомнить свой рост — метр семьдесят три или пять?

— Мне нужен гроб, — ляпнула она. Потом уточнила с подозрением: — То есть, не мне. Бабушке. Она умерла вчера.

— О, — многозначительно мяукнула девица и отступила на шаг. На ее идеальном личике появилось какое-то опасливое и вместе с тем уважительное выражение: — Вы Софико? Внучка Нины Георгиевны? — и, не дожидаясь ответа, пролепетала, отступая глубже в зал. — Подождите минутку, я сейчас, позову начальника…

— Не надо начальника! — крикнула Соня, но девушки уже след простыл. Раздраженно вздохнув, она прошлась вдоль гробов, неприятно впечатлившись ценами. Дорого нынче умирать, однако. Нужно ли сразу заказывать крест? И вообще, нужно ли? Бабушка была некрещеной, насколько Соня знала, она вообще в богов не верила, воспитанная в советской школе. На полке в спальне в рядок стояли: Библия, Коран и карманный словарь атеиста. Маленькой она спросила — почему? На что получила предельно прагматичный ответ: смотря кто к власти придет.

— Софья Алексе-е-евна! — из глубины зала к ней выкатился Мирча Владович собственной персоной. Соня выдавила из себя улыбку.

— Здравствуйте…

— Очень вовремя пришли, очень, — он цапнул ее руки, с двух сторон сжав своими — холодными и влажными. Слова были радушными, радостными даже (с чего бы это?), а вот глаза как были ледяными буравчиками, так и остались. — Я как раз собирался уходить… Сегодня такой прекрасный день, грех его проводить за работой, если вы понимаете, о чем я.

— Не понимаю, — ледяным тоном отрезала она, выдергивая руки. Девица замерла на почтительном расстоянии и Соня удивленно моргнула, заметив на кукольном личике выражение слепого обожания. И обращено оно было явно не к ней.

— Слышал, слышал про ваше горе, — скорбно покачал головой Мирча Владович. — Нина Георгиевна была эээ… известным в наших кругах…ээээ… человеком.

«Слишком много „ээээ“ в одном предложении» — отстраненно подумала Соня и едко сказала:

— Знаю-знаю, вы ее очень уважали… Так?

Мирча Владович расплылся в сладковатой, как душок от протухающего мяса, улыбке. Блеснули крупные белые зубы.

— Именно.

— Давайте уже перейдем к делу, — вздохнула она. Не было времени и сил разбираться со всеми вопросами. За что так «уважали» ее бабушку и Марк Левин и Мирча Дракулешти — не самые прямо скажем последние люди в городе? Что это за «круги», в которых они вращались? И тетка Тома там же, видимо. Вот уж компания подобралась.

— Разумеется, — улыбка старикана стала еще слаще. Он повел рукой вдоль гробов. — Все сделаем по высшему разряду. Посмертный макияж… Требуется?

Соня вспомнила измазанное в крови и земле бабушкино лицо и с трудом восстановила дыхание.

— Да, пожалуй… Сколько это будет стоить?

— Помилуйте, какие деньги! — притворно возмутился Мирча Владович. Притворно, потому что он не смог скрыть ни хищно блеснувших глаз, ни растянувшегося рта. Губы у него были влажными и блестящими, как две выброшенных на берег и освежеванных рыбины и Соню затошнило. — Свои же люди… Договоримся? Помнится, я уже предлагал однажды свою помощь, но так и быть, готов забыть наши прежние разногласия… Ммм?

— Папа! — возмущенный детский окрик подействовал, словно ушат ледяной воды.

Соня в ужасе обнаружила себя почти притиснутой к одному из гробов, ее рука снова была в лапах у Дракулешти и судя по всему, все остальное тоже грозило или оказаться в его объятиях или на удобной шелковой подушечке с бортиками.

— Ах ты… — задохнулась она.

— Папа, я же просил! — неизвестно чем бы закончилась ее фраза — и разговор в целом — но навстречу им от входа, принеся с собой запах дождя и шум машин, спешил… Борис.

— Папа⁈ — Соня так удивилась, что даже забыла в каком свете их «общение» выглядит со стороны.

— Поздний ребенок, от любимой женщины, — скорбно вздохнул Мирча Владович, словно это должно было что-то объяснять, и неохотно ее выпустил.

Борис тем временем добежал до них, вклиниваясь между Соней и отцом, и, виновато оттесняя последнего подальше,