— Ко всему надо быть готовым, Ваше Высокопреосвященство. — Отвечает Волков.

— Ко всему… Ко всему, — соглашается с ним поп, и всё ещё разглядывая барона блеклыми глазами, и не отпуская его руки, снова интересуется. — А сколько же тебе лет, молодец? Сорок миновало уже?

— Миновало, монсеньор, к сожалению, миновало, — без особой радости сообщает ему Волков.

Тут, наконец, курфюрст Ланна выпускает его из рук и говорит монахине:

— Стул, сестра Матильда, кто-нибудь… Дайте же рыцарю божьему стул.

Та откладывает книгу и убирает со столика, что стоит подле кресла архиепископа тарелку то ли с густым супом, то ли с жидкой кашей. А священник же, сидевший за креслом курфюрста, встаёт и свой стул ставит к правому подлокотнику, поближе, и показывает генералу: прошу вас. А когда генерал садится, архиепископ берёт его за руку:

— Ну… Расскажи мне как дело было в Винцлау. Хочу слышать всё из первых уст.

Волков думал, что отделается рассказом коротким, дескать, приехал графиню взял, замок нечистых поджог его да уехал. Всё. Но не вышло…

— Нет, нет… Расскажи каковы те Тельвисы были. Каковы на вид, гадки ли или хороши собой, как у них в замке было, дурно, грязно, или нет, — требовал архиепископ, — всё рассказывай, всё, я тут с ума схожу, романы слушаю, так что давай, рассказывай.

Пришлось рассказывать и про замок, и про то, как перебили всех людей маркграфини, и про страшную ванну, и про богатство колдунов. И как шли в Швацц. И как там их встречали без особой радости. Курфюрст Ланна слушал внимательно, и всё время задавал вопросы. И Волков понял, сед старик, конечно, и немощен ногами, но взгляд его внимателен, и разум совсем не стариковский у него, твёрдый и неутомимый. И все иные кто был в той зале, все слушали его внимательно, с большим интересом. И Волков тут увидел Агнес.Так в глаза той от его рассказа не только интерес был, но в лице девы отпечаталось явное напряжение. Она слушала каждый звук, что произносил «дядюшка». Не отрывала от него горящих глаз. Рассказ о Тельвисах было видно тронул. Но она не посмела задать ни одного вопроса, слушала всё молча. А вот архиепископ вопросы задавал. И когда барон закончил рассказ он и спросил:

— И что же ты думаешь? Отчего местные сеньоры не поспешили спасать маркграфиню?

— Тут причин полдюжины может быть, — отвечал генерал чуть подумав. — Может ждали пока она в плену истомится и согласится на того жениха, что они ей предложат, может думали, что она сгинет там у Тельвисов, а они станут регентствовать над её дочерьми до самого замужества… А так как старшая была хвора, младшей до замужества ещё лет десять было, — Волков разводит руками. — Причин может быть множество, монсеньор.

— Верно, верно… Причин может быть много. — Соглашается архиепископ.

А генерал ему и говорит:

— Поведение сеньоров то не новость, а вот как повёл себя архиепископ Винцлау… — Он качает головой. — Вот уж удивил, так удивил. В епархии его лютовали нечестивые, а он знай себе поживает в дворце своём, словно всё то его не касаемо. А когда я к нему приехал, так сказался в отсутствие, а сам ко мне экономку выслал для разговора. И экономка та, — барон делает многозначительную паузу. — Уж и не знаю, что это за экономка такая, говорила с таким гонором, словно это она маркграфиня Винцлау, а я ей докучаю с просьбами.

— О брате Христофоре я слышал много всякого, прискорбного… — Кивает ему в ответ Его Высокопреосвященство.

— Архиепископ Винцлау обременён большой семьёй, и старается для детей своих природных, а не детей из паствы. Говорят, служб вообще не ведёт, принцесса говорила мне, что он ни её саму, ни дочерей её не исповедовал, не причащал. Хоть и духовник их.

— Пастыри, что вышли из великих домов, пастыри никудышние. Политики, интриганы, стяжатели одни из алчнейших… — Архиепископ качает седой головой. — А духовники, проповедники, люди, горящие верой и ведущие за собой паству… Нет… Это не про них… А люди истиной веры, что просты, так они никогда вершин не достигают. То извечная и большая боль, тяжкая рана нашей матери Церкви от таких её сыновей. — Он замолкает в тяжёлом раздумии, и как бы позабыв эту тему продолжает расспрос. — А как тебе показалась сама принцесса?

— Её Высочество? — Волков секунду размышляет. — То женщина прекрасная, любящая мать добродетелей премногих.

— Ну, раз ты это про неё говоришь, а ты-то у нас в женщинах разбираешься, то поверим тебе. — Кажется, в словах его Волков разобрал иронию. А курфюрст ещё и добавляет. — А женился бы на ней? Женился?

Генерал смотрит на архиепископа удивлённо? И тот смеётся и похлопывает его по руке:

— Я шучу, шучу… Знаю я, что ты женат. И знаю, что с родственниками своей жены ты в больших раздорах.

— В больших… Сами знаете, Ваше Высокопреосвященство, графине пришлось искать приюта у вас от их лютости. — Отвечает генерал.

— Да, да… Графиня мне рассказывала, плакала, когда вспоминала, до сих пор у неё страх не иссяк… Подлость Маленов всем давно известна. А что же герцог? — Спрашивает курфюрст. — Как он на то смотрит? Может это он так фаворитке отставленной мстит?

Волков не стал говорить архиепископу о последнем письме герцога к Брунхильде, скорее всего тот и сам о содержимом письма узнает, но и хулить своего сеньора не стал:

— Я говорил с герцогом, он сам возмущён был произошедшим. Но то его родственники, и посему он разрешил мне самому воздать им.

— И воздай, — кажется, архиепископ даже оживился, — воздай им всем по заслугам. — Он снова трогает руку Волкова и говорит проникновенно. — Ваша вражда, молодец, на века, нет у вас предлогов к примирению… Нету. И то, что племянник твой родом из Эшбахтов, их титул забрал, и что ты в пустыне эшбахтской развёл сади богатеешь день ото дня, всё это только к большей их злобе будет. Уж поверь