— Понятно. — Говорит генерал.

А архиепископ и заканчивает:

— Достраивай свой замок, приводи в разум своих противников и Маленов, и купчишек, всех, всех… Не стесняйся, не милуй их… И никого не бойся.

— Я всё понял, Ваше Высокопреосвященство. — Волков ещё раз поклонился курфюрсту.

— И пиши хоть иногда про свои дела… Хоть своей племяннице, нам всем интересно про тебя знать.

— Обещаю, Ваше Высокопреосвященство.

Когда они наконец покинули залу, уже на лестнице генерал остановился и тихо спросил у своей «племянницы»:

— Как же ты смогла так ловко прижиться при дворе его? Неужели и он берёт у тебя твои зелья?

— Зелья? — Агнес спокойна и холодна. — Больше всё лекарства. А зелья он просит редко.

— Лекарства?

— Он ещё крепок, но сам едва ходит. А боли в ногах донимают его по ночам, спать не может, один раз при мне говорил, что надо попросить палача, чтобы отнял у него ноги, чтобы не докучали день и ночь. Вот я ему и делаю лекарства от боли и для почек. — Волков не знает, верить ей или нет, он просто смотрит на красивую молодую женщину, а та и продолжает. — Настой мака для снятия боли, он хорошо ему помогает, а для почек отвар можжевельника и чистотела. Мне про те лекарства Ипполит рассказал.

Волков не очень-то ей верит, но как тут проверить, да и не его это дело, пусть поп сам думает, чем она его лечит. И он говорит ей:

— Осторожнее будь.

— Буду. Для того и свадьбу затеваю. Его Высокопреосвященство на том первый настаивал. Пока архиепископ в силах, ни мне, ни вам бояться нечего, — уверено отвечает дева. — Он умный, к вам он большой интерес имеет, а я его лечу.

И они спускаются дальше.

«Большой интерес! Конечно, мне он и пограбить дозволит на своей земле, в надежде, что я дострою замок и рано или поздно устрою свару с герцогом. И тогда старый поп, конечно, примется помогать мне. Всеми силами. Но не начиная прямой войны с Ребенрее. Поэтому он и сказал мне про западный Шмитценген. Вон как мягко стелет, и „сестрицу“ обласкал и „племянника“ пристраивает. Посему предлагает и с маленами не милосердствовать. Всё клонит к своему… К войне против герцога. Это у высокородных игра такая, вековая. Тут дело даже не в серебре, просто в упрямом соперничестве. Помнит старик, что у него, или у его предков, увели у него кусок земли, и не земли, а глины с кустами, но всё равно увели же! Так надо вернуть. Малены против Филленбурга. И хоть ещё сто лет пройдёт, всё равно помнить будут кто у кого когда-то, что-то украл».

Уговорившись встретиться завтра после завтрака, он с Агнес попрощался. И хоть уже стемнело, поехал к своему кузнецу на крестины — обещал же.И немало удивил собравшихся своим появлением, хотя долго у него там не пробыл. Покачал новорожденную на руках, выпил за здоровье её родителей пару глотков уже выдыхающегося пива. На прощание напомнил кузнецу про свой оружейный заказ. И уехал, оставив мастера Рудермаера и его хромую жену в святом благоговении, впрочем, как и других гостей. И… Из-за этого он не успел встретиться с Брунхильдой.

— Госпожа графиня вас дожидалась, и уехала совсем недавно. — Сообщил ему приказчик, что был главным в трактире в эту ночь.

— Дьявол! — А ведь он очень хотел с нею встретиться. Но поехать к женщине в том виде, в котором он был, генерал не мог. Весь жаркий день и душный вечер он не менял ни платья, ни нижнего. Ему нужно было мыться, да и поужинать не помешало бы. И он просит у приказчика воду и ужин к себе в покои. И тот всё исполняет тотчас. А генерал, поужинав и помывшись, вдруг понял, что не так уж он и хочет забираться сегодня в постель к самой прекрасной женщине, которую только видел за всю свою жизнь. Ему просто лень одеваться и в ночи катить к графине. И тут барон сам себе подивился. Разве в иные годы он так себя вёл?

«Чертова старость!»

Но сил куда-то собираться у него не нашлось, и он послал Гюнтера к кучерам, сказать, чтобы те выпрягали из кареты лошадей. А сам взял лампу, книгу и устроился на кровати. Но и десяти минут не читал. Так умаялся за день, что и капли сонные опять не понадобились.

* * *

С самого утра, он едва закончил с жареными яйцами и колбасой, и едва принялся за кофе, как к нему явился человек, которого он никак не ожидал увидеть.

Бернард Копплинг приехал к нему с целым ворохом бумаг:

— Вчера вы были у моей матушки, и оставили изрядную сумму денег. Но всё дело в том, что отец может и не приехать в ближайшее время. И посему я могу взяться за него, тем более что все чертежи и планы по вашему замку отцу делал я. Отец будет вовсе не против, а даже и рад, что я снял с него часть его работы.

«А буду ли рад я? Ещё не известно каков ты мастер!»

Впрочем… Дом у этого Копплинга был весьма неплох, и в хорошую его карету, что остановилась как раз под окном у генерала, были впряжены очень неплохие кони. Да и сам архитектор к себе располагал, солидный уже, не юный.

— Я с вашим батюшкой много ругался, — произносит Волков.

— За всю мою практику, — отвечает архитектор, — у меня не было случая, чтобы хоть раз за всё строительство не довелось мне не поругаться с заказчиком. — Тут он развёл руками. — Таково наше ремесло.

— Вы пьёте кофе? — Спросил у него тогда генерал.

И Копплинг вдруг удивил его:

— Если хорошо оно жарено. Вот у вас, я сразу почувствовал, едва вошёл, что пожарено хорошо.

— Сливки и сахар? — Так приятно было Волкову находить людей, которые по глупости своей не морщились и не плевались от напитка. Он указывает архитектору на стул за столом: прошу вас.

— Разумеется. — Тот кланяется и садится. И